Осталось разобраться всего с двумя кандидатурами – после этого ему отсчитают заслуженный гонорар и он будет свободен как птица. Интересно, кто будет назначен шестым и седьмым? О, черт!
Он чуть было не врезался в бронзовый фонарный столб. Еле вывернул. Надо умерить обороты. Да и куда торопиться? Соседка фрау Браунштайнер любит дрыхнуть до обеда – наверняка она либо спит, либо ковыляет на исправительные работы.
Он вспомнил, что уже сутки ничего не ел. Может быть, притормозить у круглосуточного киоска и быстренько перекусить fish and chips? Нет, не надо. Здесь никогда не знаешь, кого встретишь. Что за личность стоит там за прилавком? А вдруг это человек-феномен, запоминающий любого клиента с первого взгляда? Он не может сказать, что его лицо знакомо всему городу, но в определенных кругах оно считается известным. Что ж, придется перекусить дома засохшими консервами, а до этого придется поголодать.
…Ибу ибуди дада муди – иначе не скажешь. Однако теперь, пока не прибудут новые инструкции от связного, его попросту замучает любопытство. Легко ли он управится со следующими… двумя? Кто знает. В конце концов, он ведь тоже не лыком шит – с предыдущими пятью сумел разобраться. Разве не гениальным оказался его план по устранению этой жирной свиньи? То, что в гигантской столовой в момент завтрака находилось примерно пятьдесят тысяч человек, его не остановило. Киллер помнил, что толстяк обычно садится за столик в дальнем самом углу, у окна, – если так происходит последние сто лет, то не было причины думать, что объект изменит свои привычки.
А вторая жертва… Так это и вовсе проще пареной репы. Проникнуть в прачечную после ухода персонала, зайти в помещение сушилки, переодеться в форменный халат, чтобы его приняли за местного работника, под силу и ребенку. Правда, эту женщину пришлось долго ждать – видимо, у нее всегда много работы. Но зато потом все было сделано профессионально: в темноте он слышал лишь треск искр и шорох пепла, просыпавшегося на цементный пол. А вот прачка так и не успела понять, что с ней произошло.
Никто не спорит – приятно взглянуть в расширенные от ужаса глаза жертвы, но иногда лучше отказаться от этого удовольствия, если убиваешь женщину. Он знал, как эти хрупкие создания умеют верещать, словно сирена: полгорода будет знать, что бедняжку обидели.
Невдалеке показались грязные стены его дома – панельная пятисотэтажка, старая социальная рухлядь. Прошло много времени, пока он привык к сыплющейся штукатурке и проваливающейся лестнице, – сначала писал жалобы, возмущался, обивал пороги. Без толку. Никого здесь не интересует справедливость, никто не спрашивает,