— Значит, остается ждать летального исхода? Как вы думаете, Дмитрий Константинович, какого цвета гроб мне заказывать?
В гостиную вошла Злата с подносом в руках. В керамических горшочках дымились фаршированные кабачки с зеленью.
— Здравствуйте, доктор, — женщина опустила поднос на стеклянную столешницу.
— Добрый день, Злата. У вас, наверное, не курят?
— У нас все можно, — улыбнулась хозяйка, — единственное, чего нельзя — говорить во время обеда о Макашове.
Арефьев потускнел. Он ощутил безнадежность. Когда жена вышла, он напрямую спросил Камчадалова:
— Что нужно, чтобы ни от кого не зависеть? Ни от миллиардеров, ни от Кастро, ни от депутатов?
— Найдите донора и возьмите от него расписку…
— И что — вы сразу же сделаете мне пересадку?
— Положим в клинику и там сделают. Очередь у нас не потому, что хирурги не успевают делать пересадку, а только потому, что нет протезов.
— Значит, если завтра я вам такой протез представлю…
— Купите на Тишинском рынке? — Камчадалов опустил к тарелке глаза. — Вы, Герман Олегович, не обижайтесь, но ситуация, мягко говоря, в самом деле серьезная. Спрос на протезы опережает предложение…
— Именно куплю! Или вырву из груди какого-нибудь придурка вот этими руками, — Арефьев поднял руки и сделал пальцами такое движение, словно собирался играть на рояле. — Но вы должны мне помочь все оформить надлежащим образом. Что для этого нужно — сертификат?
Хозяин поднялся и подошел к бару. Откуда-то из-за бутылок с напитками вытащил продолговатый конверт и, возвратившись, положил его на стол.
— Надеюсь, этого хватит, чтобы с вашими консультантами решить мою проблему положительно. Сколько по-вашему может стоить почка?
— Если от бомжа — пару бутылок водки, у безработного, который готов продать себя по частям, можно сторговать за полторы-три тысячи долларов…На международном рынке за почку возьмут не менее ста тысяч долларов…Однако наши наблюдения говорят о том, что люди со своими органами расстаются крайне редко. Может, один из ста тысяч…
— Будем этого одного искать, — Арефьев подвинул конверт ближе к Камчадалову. — Берите, у меня нет больше терпежа сносить эту боль…
Когда они вышли на улицу, Арефьев подошел к водителю голубого «мерседеса» и угостил его сигаретой. Машина подала багажником в открытые ворота и вскоре вместе с гостем выехала на улицу.
Злату он застал в спальне. Она стояла возле трюмо и вытирала глаза. Он обнял ее, прижал к себе.
— Что сказал врач? — спросила женщина.
— Взял, но ничего нового не сказал.
И Арефьев передал ей разговор с доктором.
В половине седьмого охрана доложила, что у ворот просит о встрече пастух Раздрыкин. Обычно он приносит бидончик козьего молока и оставляет его охране. Но это по утрам. В другое время Арефьев вряд ли бы дал согласие на такой необязательный визит, однако, пребывая в хандре, он коротко бросил: