Я поклонился. Он не шелохнулся, не протянул руку.
– ...Ты, конечно, припоминаешь его, Рене...
Последние слова она произнесла свистящим голосом.
И продолжала:
– Сейчас он частный детектив, а в то время он был... он был... всего лишь – она замолкла, а потом закончила с изрядной долей коварства – ...другом Жоржа Морено.
Торговец текстилем вздрогнул. От ярости его лицо побелело. Его орлиные черты застыли. Тяжелые веки замигали быстрее.
– Тебе бы следовало знать, что вспоминать об этом Морено мне так же приятно, как о Гитлере! – выкрикнул он глухим голосом.
– А вы злопамятны, сударь, – заметил я. – Я имею в виду Морено.
Он испепелил меня взглядом и ответил:
– Да, сударь. И тем хуже, если вам это не по душе.
– Злопамятство! – засмеялась Эстер. – Это семейная добродетель, которую мы тщательно взращиваем.
– Я не злопамятен, – сказал я не очень убежденно.
– Да вот пример. Некогда, в те времена, о которых вспоминает ваша сестра, вы, не сумев разыскать для своего кулака лицо моего друга Морено, решили облагодетельствовать меня, излив свой гнев на мою физиономию...
– Возможно.
– Точно. Так вот, видите ли, сударь, я забыл о том столкновении. Припоминаю его только сейчас, в вашем присутствии. Успокойтесь. Все забыто.
– Вы исповедуете прощение обид? – насмешливо спросил он.
– Называйте это так, как вам будет угодно.
– Вы добрый, замечательный христианин, мой дорогой Бурма, – усмехнулась Эстер.
Я улыбнулся:
– Кюре моего прихода не разделяет ваше мнение... И обернулся к Левибергу:
– ...А Морено не разделял всех моих убеждений. Это мстительный упрямец и, если он вернулся...
– Что?
Его словно током пронзило, и несмотря на скверное освещение, я заметил в его мигающих глазках вспышку страха. Он рявкнул:
– Это еще что за история?
– Он вернулся, – вмешалась Эстер. – Я тебе ничего не говорила, потому что не видела его, но знаю, что он вернулся. И обратилась к господину Бурма, чтобы он нас защитил.
Он взял себя в руки:
– Это что-то новенькое. Теперь ты нас берешь под свое крыло? Я не нуждаюсь в защите, – сухо добавил он. – И сумею защитить себя сам. Один раз я его сломил. Сломлю и сейчас.
– Он упорен, – повторил я. – Человек, который без колебаний пожертвовал своим мизинцем, чтобы раздобыть сто франков, которые дали бы ему возможность воссоединиться с любимой женщиной, способен на все.
– Что вы хотите сказать?
– Расскажите ему тот случай, господин Бурма, – попросила меня Эстер нежным голосом, с предательской нежностью мыльного пузыря.
Я подчинился. Мне отнюдь не было неприятно, совсем даже наоборот, слегка припугнуть господина Рене Левиберга. Он выслушал мой рассказ, ничем не выдав своего волнения. Когда я закончил, он долго и молча, словно завороженный, вглядывался в свою правую руку. Он раскрыл ладонь, раздвинул пальцы, снова их сжал. Может быть, вся эта гимнастика имела для него какой-то смысл. Для меня же, если можно так сказать, это был текст на иврите. Наконец он засунул руку в карман, как если бы она ему мешала.