— Какие дела, Кутуз! Этого фраера на колесиках мы всегда можем поставить на место, правильно? А вот что ты будешь делать с Люськой?
— Ладно, Семен, извини. Это слюни. В гробу я их видал. Она мне противна.
Торф смотрел на удаляющуюся прихрамывающую фигуру Кутузова и жалел его.
Буквально на второй день Генка получил письмо. Перед тем как распечатать, долго глядел на небо и слегка подрагивающими руками вертел конверт. Знал, что там приговор, и не спешил. И вообще хотел, не раскрывая конверта, сжечь письмо в кочегарке. Но какая-то сила заставила извлечь на свет Божий Люськино послание. Оно было короткое, как любое известие о капитуляции.
«Гена, дорогой мой человек, жизнь оказалась сложнее, чем можно было себе представить. Ты, надеюсь, не винишь меня в том, что с тобой произошло? Мы всегда были честны друг перед другом, и потому я не хочу скрывать от тебя, какие изменения произошли в моей жизни. Я встретила очень хорошего человека, который поможет нам с Юрой выжить в этом сумасшедшем мире. Ты мужчина, и тебе легче переносить жизненные неурядицы.Квартиру я оставила тебе и, если ты вышлешь мне доверенность, я приватизирую ее, и когда оттуда вернешься, будет где жить.
Юра повзрослел и больше не верит в твою командировку в Чернобыль.Пацаны все же рассказали ему, что ты осужден, и я, как могла, объяснила ему, что ты попал в тюрьму по ошибке, за правду, и он больше не спрашивает.
Мне с тобой было всегда хорошо, но в последние два года что-то между нами произошло. Ты стал другим, и, соответственно, я тоже. Ты еще довольно молод и найдешь себе спутницу жизни.
Не обижайся, пойми меня правильно. Твоя Люська».
Он вытер исписанным листком глаза, потом разгладил его и еще раз перечитал. «Все, приговор окончательный и обжалованию не подлежит, » — сказал вслух Генка и поплелся в свое учреждение.
В душевых кто-то плескался и громко разговаривал. Он зашел в каптерку и вытащил из тайничка полбутылки спирта. Размотал фляжку и позволил огненной жидкости ввинтиться в самое нутро. Через пару минут он понял, что нет на свете силы, которая могла бы его согнуть.
* * *
Он сидел на сбитых досках и читал Есенина: «Дорогая, сядем рядом, поглядим в глаза друг другу…»
Где-то поблизости слышались шаги и говорок зэков, но это его мало интересовало. Мир, открывшийся перед ним, был полнозвучный, красочный и очень гармоничный.
Он сходил за сувениром-сердечком, зажал его в руке, погрел и с размаху саданул об стол. На ладони осталось красное пятно, напоминавшее бутон розы.
Зато ночь прошла с «тематическими» сновидениями. Ему мерещилась Люська, а точнее — ее выдающаяся грудь под черным кружевным лифчиком. Он допытывался, отчего это она надела именно эту запчасть, а не другую? И, сорвав с нее бюстгальтер, принялся хлестать им ее по лицу. И кровь так же обильно фонтанировала, как тогда, в ресторане, когда он чиркнул по горлу Бычкова…