без посторонних.
— Благодарю вас, — проворчал С.
Карп встал, отвесил нам вполне профессиональный поклон и ушел. С тотчас подошел к его столу и уселся, давая понять, кто тут теперь главный. Он в мрачной задумчивости оглядел меня и сказал:
— Рэксфорд, я читал ваше дело.
— Хотелось бы и мне когда-нибудь заглянуть в него, — ответил я.
— Откровенно говоря, — проворчал он, не обращая внимания на мое замечание, — я удивлен тем, что человек с вашим послужным списком и наклонностями согласен сотрудничать в какой-либо области с ведомствами, ответственными за национальную безопасность или оборону страны. Но я не из тех, кто смотрит в зубы дареному коню. Вы здесь. За последние пять дней вы доказали готовность к сотрудничеству, и я обещаю вам любую помощь и поддержку, какую только способно оказать мое ведомство.
Я сказал:
— Извините, но я чувствую, что должен произнести ответное слово.
С тотчас насторожился, взглянул на П и опять повернулся ко мне.
— Что еще за слово? — спросил он.
— Я не пойду на попятный, — заверил я его, — но я хочу раз и навсегда прояснить для вас вопрос о сущности мировоззрения пацифиста или, по крайней мере, о сущности моего пацифистского мировоззрения, чтобы вы, наконец, перестали удивляться. С моей точки зрения, пацифист — это человек, который считает доводы разума самым действенным орудием разрешения любых споров, от межличностных до международных. Взвешенный подход, переговоры, добрая воля и взаимные уступки — все эти слова, возможно, неприятны на слух и звучат по-коммунистически, с точки зрения крутых парней, жаждущих новой войны, ибо в мирное время их жизнь пуста, а сами они так скучны, что их никто не выносит. Но мы употребляем такие слова и верим в эти идеи. Мы не считаем, что браться за оружие и убивать людей сколько-нибудь разумно, и это убеждение — продолжение нашей изначальной и основополагающей веры в силу здравого смысла. Нельзя воздействовать разумными доводами на покойника, вот почему мы предпочитаем иметь дело с живыми врагами и посвящаем все усилия улаживанию возникающих между нами разногласий. В продолжение развития наших идей мы также считаем, что не должны позволять кому-нибудь убивать нас, ибо разумное общение невозможно и в том случае, если покойники — мы сами. Те, кто извращает наши идеи, превращают этот принцип в лозунг: «Лучше красный, чем мертвый», с которым я согласился бы лишь в том случае, если бы у нас не было никакого другого выбора. Но между бездеятельным сопротивлением Махатмы Ганди и самоубийством буддийского монаха лежит целая философская пропасть. Я уж и не знаю, при каких обстоятельствах смог бы совершить самосожжение. Ни при каких, даже при тех, что сложились сейчас. Меня поставили перед выбором: либо помочь в расследовании противозаконной деятельности, либо меня бросят на произвол судьбы, чтобы нарушители закона застрелили меня. Поэтому я выбираю лозунг: «Лучше федик, чем жмурик». И на какое-то время я становлюсь вашим сотрудником при условии, что никого не убью и не позволю кому-либо убить себя.