Велосипед потряхивало, сидеть на твердой трубчатой раме было неудобно, но все же радость была великая!
Движение велосипеда было похоже на бреющий полет.
Я быстро плыл над немощеной дорогой и видел, как из-под шины переднего колеса убегает назад по пыли тонкий змеиный след. Его рисунок состоял из маленьких кружков, соединенных в двойную цепочку. На никелированном ободе дрожало слепящее отражение солнца. И на руле, и на круглом звонке – тоже. Мне иногда позволялось посигналить этим звонком…
Но, хотя и длинна была наша улица Герцена, счастье все равно рано или поздно кончалось. Чаше всего рано…
Вот уже едем обратно. Вот уже промелькнул крошечный домик с круглым “венецианским” окном (он и сейчас, по-моему, стоит там), вот и Витин дом проехали. Вот и наша серая калитка с чугунным кольцом и щеколдой… Как быстротечно в жизни все хорошее…
– Слезай, не канючь. А то больше никогда…
Да, я помню этот велосипед с пахнувшим кожей седлом и сверкающими ободами.
Я вообще помню многие предметы, которыми были знамениты приятели Сергея и Людмилы.
Например, у Моти (Матвея) был похожий на маленькую гармошку фотоаппарат. Этим аппаратом сделаны некоторые мои детские снимки. Футляр у аппарата был черный, оклеенный чем-то вроде искусственной кожи, и с блестящим замком. Мне иногда его давали поиграть. И я воображал, что у меня в руках тоже аппарат. Ставил футляр на сложенную для моего роста треногу от Мотиной фотокамеры, накидывал на голову мамин платок.
– Внимание, снимаю!..
А у Милиной подруги Вали Елькиной был патефон. А еще у какого-то Сережиного приятеля – бинокль.. Мне однажды дали в него посмотреть, но я ничего не увидел от возбуждения…
Только у нас ничего не было. Родители всегда еле сводили концы с концами. К тому же, перед войной нашу квартиру обокрали. Из вещей, которые можно было считать относительно ценными, остался лишь папин письменный прибор из серого мрамора…
Зато у Сережи был пистолет-поджиг, который стрелял зарядами из спичечных головок.
Поджиг был сделан любовно. Ручка обточена, и на щечках ее вырезана тонкая решетка, чтобы оружие не скользило в ладони. А ствол из медной трубки был прикручен к рукоятке проволокой очень аккуратно – виток к витку.
Иногда Сережа и Володя Шаклин (если никого из взрослых не было дома) уходили на кухню стрелять из поджига. Я смотрел на это издалека, сквозь раскрытые двери проходной комнаты, потому что боялся выстрелов. Зажимал уши. Но даже сквозь прижатые к ушам ладони удар выстрела ощутимо толкался в барабанные перепонки. И был синий дым. И подпрыгивал на старинной тумбочке пузатый самовар Шаклиных. А Сергей и Володя, сталкиваясь головами, разглядывали очередную дырку от пули в могучей двери, которая вела из кухни в сени.