“Если Славка закончит учебный год без троек, подарю ему свой пистолет”.
– Этого еще не хватало, – сказала мама. И я с ней согласился. Уже мальчишкой я понимал, ч т о может быть за хранение боевого пистолета. Это вам не поджиг…
Впрочем, письмо было позже, в начале пятидесятых. А летом сорок шестого я по старой памяти забегал к Ножкиным в гости, рассказывал новости про Сергея. Витя встречал меня приветливо. Помню, что однажды они с братом показали новое охотничье ружье. И удивились: откуда я знаю его устройство?
Я сказал солидно:
– А чего такого. У отчима есть похожее. “Тулка” двадцатого калибра.
– Ты, небось, уже стрелял из нее?
– Я из своего ружья стрелял. У меня есть берданка.
Я не врал. Заботясь о мужском воспитании пасынка, которому “уже скоро восемь”, Владимир Эдвинович Кун – охотник и зверовед – раздобыл для меня ружьишко. Из списанного гладкоствольного оружия, которое каким-то образом оказалось то ли в охотничьем обществе, то ли в конторе “Заготживсырье”.
Это была старинная японская винтовка с рассверленным под двадцать восьмой калибр и сильно укороченным стволом (так что именовать ее “берданкой” было неправильно, винтовки Бердана были американские; но название “берданка” к моему ружьецу прилипло). Приклад был тоже укорочен – как раз для меня.
Патронник был расточен не под стандартный патрон длиной в 70 миллиметров, а под уменьшенный – 65. Гильза такого стандарта нашлась лишь одна.
Затвор был похож на затвор русской трехлинейки, только шарик на рукоятке – более крупный и продолговатый. Выбрасыватель гильз на затворе не работал. После каждого выстрела приходилось гильзу выбивать шомполом.
Отчим вставлял в гильзу капсюль и давал мне пальнуть только этим капсюлем, без пороха. Грохот, однако, (видимо, за счет резонанса в пустой гильзе и стволе) получался изрядный. После первого выстрела я крепко струхнул и потом, перед каждым новым выстрелом, отчиму приходилось уговаривать меня “быть мужчиной”. А я не мог решиться нажать спуск. Даже ревел. Надо мной смеялись соседские девчонки Галка и Лилька, но я все равно боялся…
Так моя берданка и не послужила основной цели, охоте. В конце концов я ее развинтил. Затвором играл как пистолетом (он со своей рукояткой слегка похож был на маузер), а лишенное затвора ружьецо тоже использовал как игрушку – когда у нас с ребятами была “война”. А потом зачем-то отвинтил ствол от приклада, и он долго валялся, ржавел в кладовке…
Став постарше, бояться выстрелов я, конечно, перестал. И много раз палил уже не из инвалидной берданки, а из полновесной двухствольной тулки.