Заводы, вставайте…
И наша компания сбегалась к воротам большой ограды… Но в сигналах Темчика, обещающих азарт долгих (до синих сумерек) игр, приключения и радость ребячьего братства, мне слышалась и тайная нотка печали. Напоминание, что Темчик с нами не надолго.
Кончилось все раньше, чем мы ждали. И довольно драматично.
И потом во всем винили Таисию Тихоновну, которую мы называли “пистолетным” прозвищем – ТТ…
Но об этом позже. А сейчас надо заниматься нынешними делами.
***
Надо звонить художнику по поводу иллюстраций к “Кашке“ и “Кречету”, которых собирается издавать Челябинск (если верить сегодняшнему звонку из издательства). Надо, превозмогая отчаянную боль в пояснице, ковылять на почту – платить за телефон и отправлять письмо молодой писательнице Ане Ветлугиной, которая прислала мне свою славную, хотя и трагическую книжку.
Надо опять читать чужие рукописи и отвечать авторам.
А еще надо купить консервы котам. Им-то наплевать на мое мироощущение (и, наверно, правильно).
Итак – сцепи зубы и вставай…
“Заводы, вставайте…”
Кстати, не так давно видел сон. Какой-то громадный пустырь, рельсы, металлолом, штабеля шпал. Хмурые люди. Много людей, и я знаю, что они доведены до отчаяния нынешней безысходной жизнью. Но отчаяние это – беспомощное, не собранное воедино.
И вдруг на штабель с решительного размаха взлетает мальчик. Взмётывает себя на высоту. Он только что был рядом – маленький, тощий, незаметный, в серых джинсах, серой рубашке. И вот он выше всех, над нами. Вскидывает голову и вдруг… начинает петь. Звонко, чисто – на все пространство. Он поет только два слова:
Заводы, вставайте!
Заводы, вставайте!..
Этот сон никак не связан с памятью о Темчике. Он связан с нынешними днями. Не приведи Господи, если у кого-то все же лопнет терпение, кто-то “встанет”…
18. 04. 97
Итак, продолжение сюжета…
К ТТ приехал в гости брат (то ли родной, то ли двоюродный). С сыном лет тринадцати. То есть с племянником ТТ. Звали племянника, по-моему, Гоша. Пусть будет Гоша.
Гоша ходил в отутюженных брюках и новой тюбетеечке. И складочки на брюках, и тюбетеечку ему, конечно, простили бы (как простили Темчику панамку), если бы Гоша в остальном оказался “нормальным пацаном”. Но он держался обособленно, в играх не участвовал. Разве что в лото или в подкидного соглашался поиграть, когда мы собирались на большом крыльце. Садился на ступени, осторожно поддернув брючки и оглянувшись, словно боялся кусачих насекомых. Во время игры поджимал губы, как Таисия Тихоновна, когда она снисходила до бесед с необразованными соседками.