– Как?
Я стал открывать дверцу; делать это необходимо с осторожностью, надо проверять, не установлена ли сигнализация.
– Не знаю, – Франсуаз пожала плечами. – В казнь входит отрезание языка. Поэтому никто не может рассказать о ней.
Сейф отворился, я вернул за пояс связку отмычек и вынул из сокровищницы темный футляр в форме снежинки. Пять лучей сходились к центру, и между двумя из них висел миниатюрный замочек.
Я не стал церемониться и сбил его кинжалом.
– Так кто же – лучшие друзья девушки? – спросил я.
– Бриллианты, – ответила Франсуаз. – Кто же еще. Я раскрыл футляр и задумчиво уставился внутрь.
– В таком случае, – проговорил я, – здесь у тебя нет друзей.
Франсуаз оттолкнула меня и уставилась на кожаный футляр. Как будто с того места, где она стояла, ей было не видно, что бриллиантов в нем нет.
– Я не терпел такого афронта с того дня, – проговорил я, – как поверил в мираж, который увидел в Фес-салийской пустыне.
Франсуаз уперла ладони в талию.
– Что это был за мираж, Майкл? – спросила она.
– Это был… А, в общем, не важно.
Мы оба ждали, когда мимо пойдет охранник. Это позволило бы тому из нас, кто среагирует быстре, положить другому руку на голову и заставить пригнуться.
И я, и Франсуаз нуждались в небольшом самоутверждении.
Мы проделали это друг с другом одновременно, что смазало эффект.
Франсуаз сложила меня пополам так энергично, что я едва не уткнулся носом в ее обнаженные колени.
– Ладно, моя конфетка, – проговорил я. – Давай начнем все сначала.
– Обычно ты это говоришь в постели, – огрызнулась она.
Я высвободил свою голову:
– Король Берберы отнял это ожерелье у купца, корабль которого имел несчастье натолкнуться на берберийский флагман.
– Король не имел права требовать дань, – сказала девушка. – Они были в нейтральных водах.
– Бортовые пушки дали ему такое право. Узнав об этом, ты решила пойти и отвинтить королю голову штопором. Но мне удалось убедить тебя, что все можно сделать мирно.
Франсуаз с мрачным удовлетворением заметила:
– И ты видишь, к чему это привело. Шаги караульного затихли в дальнем конце террасы. Я вернулся к золотому сейфу и заглянул внутрь.
– Служанка точно сказала, что ожерелье хранится здесь… Она не могла мне соврать.
– Конечно. Есть дурочки, которые покупаются на красивую внешность и звонкие слова.
– Может быть, – пробормотал я, – здесь есть еще что-нибудь ценное.
Я быстро выбирал из сейфа свитки документов:
– Или, скажем, можно отодрать эти золотые украшения… А, впрочем, наверняка позолота.
– Ожерелье дорого купцу как память, – ответила Франсуаз.
– Если воспоминания такие важные, – отозвался я, – то ему ни к чему побрякушки. Он и так все помнит… А это что?