— Да так, шатается один по жизни. — Пафнутьев сделал неопределенный жест рукой. — Иногда помогает, иногда мешает, а в общем... — И Пафнутьев замолчал, сознательно замолчал.
— Из нашей конторы? — продолжал допытываться Шумаков, и эта настойчивость тоже не понравилась Пафнутьеву.
— Можно и так сказать, — ответил Пафнутьев чистую правду, поскольку были у Халандовского отношения с прокуратурой, и довольно плотные. — Так что там случилось с нашим клиентом?
— Взорвали клиента. Но, похоже, выжил. Водитель — всмятку, телохранители всмятку, а он оказался везунчиком. Поедешь посмотреть?
— Надо, — поднялся Пафнутьев.
— Тогда рванем вместе. Машина готова.
И Пафнутьеву ничего не оставалось, как принять предложение, хотя в подобных случаях он предпочитал не иметь сопровождающих. Тем более таких вот, с непонятной настырностью. Видимо, провинциальная жизнь выработала в нем настороженность к людям общительным, раскованным и услужливым. За этим ему всегда виделся какой-то смысл, если не умысел. Да и характер работы предполагал сдержанность и немногословие.
Опять же сегодняшняя невинная ловушка, которую он оставил в своем кабинете, сработала, кто-то уже заинтересовался его записями. А записи, несмотря на всю их поверхностность, человеку сведущему могли кое-что сказать — он перечислил номера страниц, которые кто-то своей заботливой рукой убрал. Пафнутьев твердо знал, что пустые страницы не убирают. Значит, в этих было что-то важное.
* * *
Этот день начался для Лубовского неплохо, можно даже сказать — прекрасно. Вечерний перебор оказался не слишком тягостным, случайно подвернувшаяся ночная девочка проявила себя как послушная и нежадная, к тому же понятливая — стоило ему невнятно намекнуть на тяжелый предстоящий день, как она тут же исчезла, может быть, даже навсегда, хотя... Кто знает, кто знает — телефон свой она оставила, поскольку, как уже говорилось, была понятливой.
Приняв душ, Юрий Михайлович полюбовался на себя в большое зеркало и, в общем-то, остался доволен поджарой фигурой, которая вполне вписывалась в некие придуманные стандарты по весу, росту, хотя физиономия могла бы быть, конечно, посвежее. Но впереди его ждала Испания, поездка обещала затянуться, и он вполне обоснованно надеялся, что недостатки физиономии этого утра ему удастся исправить.
Завтрак был легким, почти необязательным: стакан свежевыжатого морковного сока, ломтик осетрины, чашка хорошего кофе. Растворимый Лубовский не пил уже давно.
Выглянув в окно, он убедился, что машина на месте, вымытая и сверкающая на утреннем солнце, что охрана тоже на изготовке и уже, наверно, проверила подъезд, и не только его подъезд, но и соседний сквер, жидкие заросли детского сада — мало ли кто там мог притаиться с хорошей штуковиной, оснащенной оптическим прицелом.