— Я вижу.
Недалеко от них несколько цыганок в шароварах, в бархатных жилетах поверх платьев вовсю торговали дрожжами. У каждой в руках было не больше двух пачек — о спекуляции и речи быть не может! Продав их, выручку передавали огромной толстой «баронше» с медалью «Материнская слава» на жилете. Та сразу же совала в руки продавщиц все новые пачки дрожжей. Сколько их было спрятано у нее в шароварах? В бюстгальтере?
Встретившись с Халматовым глазами, «баронша» в первую секунду изменилась в лице, что-то тихо сказала компаньонке — высокая, с тяжелыми золотыми перстнями цыганка мгновенно обернулась, посмотрела на Туру и быстро ответила. Обе засмеялись — Халматов и Силач для них были уже не опасны.
Они вернулись к палатке со стороны, увешанной грустными тарелками с фотографиями для памятников. Сколько Тура помнил, на тарелках всегда писали три слова: «Любим, помним, скорбим…»
— Шамиль пришел, — сказал Силач, наблюдавший за входом в бар. — Пошли.
За дверью торговой точки, носившей непривычное название «Диско-бар», на них сразу обрушились раскаты музыкального грома. Казалось, внутри должны были плясать и бесноваться орды, наэлектризованные пугающими звуками Вселенной. Им надлежало орать, ломать мебель, стоять на ушах, разносить аляповатую постройку, воздвигнутую на краю Центрального базара и служившую некогда — на памяти Туры — рубочной мясного павильона.
Однако в диско-баре, как оказалось, сидело всего несколько пар. Зал был освещен еле-еле — система «интим». В потолке, задрапированном темной тканью, мерцало несколько круглых ламп, оформленных, как светлячки. Витрина за стойкой была декорирована финскими конфетными коробками, разноцветными бутылками виски, джина, аперитивов, яркими коробочками американских сигарет. У кофейного агрегата, сбоку, стояла голосистая японская дека, создавая музыкальный фон рок-парада. Во всем этом великолепии сидел Шамиль и, склонив чуть голову, закусив кончик языка от усердия, писал.
Ах, волшебство театральной декорации! О могущество торгового дизайна! Мечтания провинциалов о красивой жизни. Всеобщее согласие в том, что на подобную красоту можно только смотреть, попробовать эти лакомства жизни нельзя, ибо все — реквизит, выдумка, обман чувств.
Коробки финских конфет пусты, в бутылках — чай, вода и жидкость для мытья окон, в пачках сигарет — остатки виргинского аромата, а достойный служащий местного общепита Шамиль — откровенный бутлегер, вор и убийца. И писать он скорее всего не умел, а знал только арифметику, праматерь коммерческих наук.
— Время и мудрость новое диктует, — сказал Туре Силач, кивнув на Шамиля. — И пойман — не вор…