Перед церковью толпится народ. Вовнутрь пускают небольшими группами, чтобы всем дать возможность быстрее и удобнее найти свои нумерованные места.
Моя соседка справа – блондинка в вечернем туалете, она потихоньку курит сигарету; слева сидит старуха, от которой пахнет бедностью, она что-то жует и оглядывает каждого с ног до головы.
Медленно падает снег.
Туманный, заснеженный рождественский вечер.
Французы в такие дни едят индейку. В танцклубах льется рекой шампанское, танцуют девушки. Мокрые от пота руки сжимают носовой платок.
«Et le vieux Morlay était mort pour commencer…»
Когда приходит моя очередь протиснуться вовнутрь, я сразу вижу Анн-Клер возле колонны, у которой мы назначили свидание. Ее взгляд, исполненный ожидания, устремлен к двери, через которую втекает поток верующих. Тут же она шепчет мне:
– Я хочу тебе показать мою маму. Вторая в третьем ряду отсюда.
Милая седая старая женщина, усердно молящаяся.
Все запасные сиденья в церкви заняты. Уйма людей. Представлены все возрастные ступени. Взрослые мужчины, офицеры, молодые женщины, девушки и дети. Не считая завсегдатаев церкви: ревматических, сморщенных старух, которых страх перед смертью гонит ежедневно в храм предстать пред ликом Всевышнего. Все эти старые бабы – здесь и ожидают с сегодняшнего дня особой милости. Их губы беззвучно шевелятся, черные массивные четки медленно скользят между дрожащими, деформированными от работы пальцами.
И Властитель Вселенной печально сидит на своем троне, с немыслимых времен окутанный мантией вечности, со спокойствием совершенства, от которого мы застываем в благоговении. Зачем создал ты нас, Господь, на свое большое горе? Мы не слишком близко принимаем тебя к сердцу, собираем разноцветные камешки и в ужасе разбегаемся, если ты одному из нас подашь знак. Мы не любим тебя, лишь боимся. Ты лучше всех знаешь, Господь, как мало радости тебе доставляют даже попы.
Украшенный цветами алтарь купается в отблеске моря свечей, в холодном благородном сиянии электрических ламп. Облака благовоний тянутся от алтаря над нашими головами и борются с ароматом различных парфюмерных изысков и запахами стиснутых тел сотен людей.
Орган звенит и гремит, мощный мужской голос звучно выводит наверху, на галерее:
Все ближе полночь, дети человеческие,
В которую явился Сын Божий,
И снял с нас старый грех,
И вместе с отцом простил нас, грешников.
Священник высоко поднял дароносицу, все приподнимаются и смиренно опускаются, склонив головы, на колени.
Колокольчики алтаря ритмично трезвонят, как множество погребальных колоколов.