«Laetentur coeli, et exsultet terra ante faciem Domini, quoniam venit. Возрадуйтесь, небеса, и ликуй, земля, Господу, который вот идет».
Во время причастия то тут, то там прихожане встают со скамей и с преклоненной головой идут к алтарю. Мужчины – с торжественными лицами и скрещенными руками, женщины – смиренно, руки крестом на груди. Они молча, с застывшими лицами идут к алтарю, словно умершие, которых Господь вызвал из могил, чтобы держать суд над ними. Словно они идут навстречу Вечности.
Как прекрасно это слово: Вечность.
Три священника причащают одновременно, и все равно очередь продвигается медленно, около тысячи прихожан берут от тела Христа. Я тоже люблю тебя, Господь, хотя и отстраняюсь от причудливой религии и не возношу к тебе уравнивающую мантию молитв.
Анн-Клер щиплет меня нетерпеливо за рукав и шепчет:
– Давай выйдем, чтобы еще немного побыть вместе. Чистый холодный воздух на улице действует благотворно.
Улицы вымерли, лишь мы вдвоем идем рядом друг с другом.
Как прекрасна эта ночь, и как жаль, что она тоже пройдет. Скоро я снова останусь один и лягу спать. Затем придет завтра, потом послезавтра…
Какой срок отпущен судьбой для нас двоих?
Я постарею и затем умру. Как я буду умирать? Какой будет моя смерть? Но у меня еще есть время. Я не хочу думать об этом. Жизнь для всех нас коротка одинаково, и все вместе с нами любят, стареют и умирают.
Нужно мудро и осмысленно жить настоящим. В плохом искать хорошее, чтобы найти покой и утешение. В этом – счастье.
– О чем ты думаешь?
– Я думаю, что пора закурить сигарету.
– Показать тебе, где мы живем?
– Да.
Она ведет меня по маленьким, искривленным переулочкам. Название одного я заметил: рю д'Эспуар. Улица Надежды. Здесь я впервые.
Темные дома окутаны в рождественское настроение. Диккенс… «Et Morlay était aussi mort qu'un dou de porte».
– Здесь, – говорит она и берет меня за руку.
Она показывает на четырехэтажный многоквартирный дом.
– На втором этаже, где балкон… Эти пять окон наши. У второго окна стоит рождественская елка, она аж до потолка.
– Какая комната твоя?
– Первая. Ну, поцелуй же меня.
– Итак, ты живешь здесь? Интересно.
– Сейчас никого нет дома.
– Как называется этот переулок?
– Это улица Пяти Алмазов. Неожиданно эркерное окно освещается.
– Смотри, кто-то зажег свет.
– Ну конечно, горничная! – говорит она.
Как странно, Анн-Клер жила здесь, я в Будапеште, и все же мы встретились.
– А теперь уйдем, я не хочу, чтобы нас здесь видели.
– Милая бедная мама, если бы она знала, что мы оба…
Она тащит меня прочь.
– Как жаль, Анн-Клер, что я не могу провести рождественскую ночь вместе с тобой, только с тобой. Я хотел бы спать с тобой в одной постели, тесно прижавшись к тебе, чувствовать тепло твоего тела, слышать биение твоего сердца. Я не стал бы ничего от тебя требовать. Это вообще невозможно, если ты не захочешь. Я никогда не признавал насилие. Меня удивляет, что ты не хочешь узнать мой характер. Тебе совсем не любопытно, какой я?