– Анн-Клер, я ждал тебя около бюро, но ты неожиданно исчезла. Тебе лучше?
– Да, сейчас немного лучше.
Лицо ее бледно, под глазами глубокая синева.
– Что с тобой? У тебя болит что-нибудь?
– Нет, ничего.
– Посмотри, я принес тебе цветы.
– Мне?
Она смотрит на меня большими, влажными от слез глазами. Такой красивой она еще никогда не была.
– Я хочу выплакаться.
– Ну, не будь ребенком, Анн-Клер.
Лицо ее медленно искажается, она беззвучно рыдает, слезы катятся ручьем по щекам.
– Перестань плакать, все же хорошо.
Постепенно она успокаивается, обессиленная, затихает, словно готова вот-вот заснуть. Слышно лишь тиканье часов. Рядом кто-то кашляет.
– С тобой действительно все в порядке?
– Я голодна. Со вчерашнего дня я ничего не ела.
– Отчего? У тебя не было денег?
– Деньги были, но я была в трансе.
– Подожди, я сварю тебе чашку какао. Есть еще немного сыра.
– Возьми, прошу тебя, деньги из моей сумки и принеси для нас ужин.
Я, задетый, молчу. Она смотрит на меня и говорит тихо:
– Не смущайся, делай спокойно, что я говорю. Сегодня ночью я все равно буду спать у тебя.
– Мне ничего не надо.
– Как это? Я остаюсь эту ночь у тебя.
– Я не улавливаю здесь никакой связи.
– Я хочу спать у тебя. Я так рада, что могу быть у тебя. Я так устала.
Своими прекрасными синими глазами она смотрит на меня изумленно.
– Ты не хочешь спать со мной?
– Больше нет.
– Нет?
– Ты можешь оставаться, раз ты устала. Я буду читать свой словарь в этом невозможно выкрашенном кресле. Зачем ты сейчас-то плачешь? Ты же всегда так хотела!
– Я и не плачу вовсе.
– Тогда хорошо. И если тебе будет недостаточно чашки какао и сыра, которые я тебе предложил…
– Да нет, мой сладкий, конечно, достаточно, более чем достаточно. Мне помочь накрыть на стол?
– Нет, лежи спокойно.
Какао пригорело и на вкус отвратительно. Она пьет его.
– Чудесно, – говорит она и улыбается благодарно. Она ведь всегда лгала.
Если выпил гость, я, конечно, тоже должен вкусить того же. Бррр…
– Я не виновата, Monpti.
– В чем ты не виновата?
– Я чувствую себя так, будто я себя продала частями. Меня это словно бьет наотмашь.
– Кому продала?
– Тебе.
– Мне?
– Да. Перед этим я сказала: возьми деньги из моей сумки. Это было естественно. Я не хотела тебя этим обижать. Послушай, если ты не разрешаешь, чтобы я тратила на тебя деньги так же, как ты делаешь это для меня, тогда я чувствую себя так, словно продавала себя по частям. Ты чувствуешь то же самое и поэтому уже не просишь меня стать твоей любовницей.
Что на это сказать?
– Деньги для того только и существуют, – заявляет она поразительно мудро, – чтобы облегчить жизнь. Когда кто-то кого-то любит, то составляет с ним одно сердце и одну душу и считает все естественным. Есть грешная и есть святая любовь. В основе своей обе одинаковы, и только от обстоятельств зависит, станет ли любовь грехом или добродетелью. Ты не думаешь, что точно так же и с деньгами? Я не смогла бы любить тебя больше, чем теперь, если бы даже мы были женаты. Если ты именно в этом пункте, являющемся основой совместной жизни, стал бы отделяться, не знаю, насколько большой была бы тогда твоя любовь.