Валентайн кивнул.
– А почему ты мне не сказал?
– Боялся, что ты расскажешь Роксане.
– Ты ее уже тогда заподозрил? Валентайн снова кивнул.
– Почему?
– Потому что мне шестьдесят два, а ей тридцать восемь, – выпалил он, по-прежнему глядя в расцвеченное неоновыми огнями небо Лас-Вегаса. – Мне хотелось думать, что я ей нравлюсь, но в глубине души я понимал, что это невозможно.
Что-то в голосе Валентайна заставило Хиггинса смягчиться. Он положил руку ему на плечо и слегка сжал.
– Ну, такое все-таки бывает, – сказал он.
– Исключительно в кино, – ответил Валентайн.
Хиггинс опустил руку.
– И как мне теперь добиться судебного преследования всей этой компании? – спросил он.
– Надави на Роксану, – посоветовал Валентайн. – Пригрози ей, а потом предложи сделку. И ты полагаешь, она запоет?
– Как курица, голову которой положили на колоду, – Валентайн отвернулся от окна. – Слушай, Билл, мне надо ехать.
– Лонго захочет с тобой поговорить.
– Полагаю, ты и сам сможешь ему все объяснить.
– Но почему? Куда ты летишь?
– В Нью-Йорк.
– Что-то случилось?
– Семейные проблемы. Неотложные.
Хиггинс внимательно посмотрел на друга и увидел у него в лице что-то такое, что заставило его отступить.
– У тебя скоро самолет. Поспеши, – сказал он.
По правде говоря, никакого билета ни на какой ближайший рейс у Валентайна не было, но он надеялся как-то уговорить служащих аэропорта. Хиггинс провожал его к лифту. Валентайну уже нечего было сказать, и он шел молча, уставившись в безобразное ковровое покрытие. Нажав на кнопку вызова, глава Комиссии по игорному бизнесу спросил:
– Не хочешь рассказать, что случилось?
Валентайн поднял глаза. Хиггинс смотрел на него с настоящим сочувствием. За последние три дня их дружба подвергалась серьезнейшим испытаниям, и теперь было непонятно, осталось ли от нее хоть что-нибудь. И Валентайн сказал:
– Сегодня днем похитили и, возможно, убили моего сына.
Хиггинс даже задохнулся:
– Но, Тони…
– Это Фонтэйн, – сказал Тони. – Несколько дней назад он мне угрожал.
Лицо Хиггинса потемнело.
– Почему ты мне об этом не сказал? Валентайн пожал плечами:
– Может, я решил, что я – Уайатт Эрп, Двери лифта открылись.
– Хочешь, я сделаю ему очень больно? – спросил Хиггинс. – Могу договориться с Лонго. Если я попрошу, он переломает Фонтэйну ноги.
Валентайн понимал, что такое возможно. Но это не вернет Джерри, и легче ему от этого не станет. Он покачал головой и вошел в кабину.
– Позвони, если передумаешь, – донесся до него голос Хиггинса. – Ты понял?
28
Вернувшись в номер, Валентайн сел на кушетку и уставился в пространство. Все тело болело, но сильнее всего болела голова. А завтра ему станет еще хуже.