— Я был рад снова встретиться с вами, — сказал он мне. — Прошу простить меня, что я так скоро покидаю вас, но меня тревожит мое здоровье, я должен быть очень осторожен… Нет, нет, сидите. Не беспокойтесь. Мартен вышел, волоча ногу.
— Что у него? — спросил я.
— Он всегда был таким, — ответила Жильберта. — Он всегда считал, что болен. Он все время лечится от воображаемых болезней.
— Я понимаю теперь, почему у вас такой грустный вид.
— Нет… Вы не можете этого понять. Лучше поговорим о вас. Я очень плохо встретила вас. Мне казалось, что я правильно сделаю, если оставлю вас одного. Человек в вашем положении предпочитает адаптироваться без свидетелей.
Слова эти были произнесены самым спокойным тоном. Невозможно было уловить какое-то скрытое волнение, намек, невысказанное желание…
— Вы, вероятно, будете пить кофе в гостиной?
— А разве я пил кофе?
— Да. Одну чашку очень сладкого кофе.
Франк вновь бесшумно появился в столовой. Я перехватил его взгляд. Он наблюдал не за мной, а за Жильбертой…
На следующий день, спустившись к завтраку, я встретил в столовой Мартена. На этот раз он был без очков, и я увидел его глаза, покрасневшие от бессонницы. Конечно, передо мной был человек больной, мучимый тревогой, который вовсе не намеревался прятать глаза. Он притянул мне вялую руку.
— Жильберта просила сказать, что не спустится к завтраку… Ничего серьезного. Небольшая мигрень. Это у нас с ней семейная болезнь.
— Весьма сожалею, — ответил я. — Мне, право, неловко, но я очень голоден.
Я ответил любезно, сердечно. Мартен сделался еще угрюмее и больше за все время не сказал мне ни слова. Он старательно грыз свои сухарики. Ничто не раздражает меня больше, чем хруст сухарей, скрежет зубов и вид человека, который ест, стараясь показать, что мысли его в это время где-то далеко. Мартен вел себя так, словно я не сидел напротив него. Франк принес мне большой кофейник и целую тарелку тартинок с маслом. Я проглотил лишь чашку кофе. Я снова взбесился. Все мне было противно. Я сам себя не узнавал. А ведь мне в жизни не раз приходилось сталкиваться с грубостью! Внезапно мне пришла в голову мысль, что история, придуманная Франком, вероятно, не ввела в заблуждение Мартена. Видимо, он обо всем догадался, но пытался, хотя это ему и не доставляло удовольствия, подыгрывать нам, что, в сущности, его вполне устраивало. Если бы сестра его получила наследство, ему, несомненно, перепали бы какие-то крохи. Я сознавал всю нелепость своего положения. Обратиться с вопросами я мог только к Франку, а проверить его ответы было невозможно. А поскольку, с другой стороны, я знал за собой способность до бесконечности толковать каждое слово, каждый жест, каждый взгляд, я обречен был переходить от одного предположения к другому, не в силах что-либо выяснить. Что знал Мартен? Что знала Жильберта? Чего хотел Франк? Были ли они все трое сообщниками? Или сообщниками были Франк и Жильберта? Или же Франк и Мартен? Или вообще здесь не было сообщников?.. У меня голова шла кругом.