Он записал адрес отеля. Лоб спросил:
— А пока суд да дело, нельзя ли вести наблюдение за мадемуазель Маковски?
— Нет. Это исключено. Начнем с того, что до настоящего момента ничем, кроме гипотез, мы не располагаем. Этот Януш «мог» быть в Ницце. «Мог» угрожать сестре… Да у нас и без этого дел по горло. Вот когда у вас появятся новые факты, разумеется, дайте мне знать.
Бонатти встал. Лоба так и распирало от вопросов, предложений, просьб, но у него уже не было времени их сформулировать. Он поспешил к себе в отель, чтобы все это занести на карточку. Он оставляет за собой право при случае вежливо вручить ее комиссару и дать ему понять, что существуют дела, не терпящие легкомысленного подхода. Затем, открыв свою тетрадку, он долго писал. После чего улегся спать, даже не взглянув на темное море, которое время от времени отбрасывало на пляж светлые блики. На следующий вечер, когда Лоб ужинал, ему позвонил Бонатти.
— У меня для вас хорошая новость, — сообщил комиссар. — Ваш парень… ну, этот… поляк… он умер пять лет назад. Я получил официальное донесение днями. Он скончался в больнице Страсбурга от опухоли мозга. Вы довольны?.. Ну что ж, тем лучше… Нижайшее почтение мадам Нелли.
Всю ночь напролет Лоб не сомкнул глаз. Как будто его стукнули по голове. Разом поставлено под сомнение все — не только безопасность Зины, но, главное, его собственный мир, привычки, уверенность в себе, распорядок жизни. События теряли логику, размышления приводили к туманным предположениям. Размышлять? К чему? Ради чего? Что Зина прятала у себя того, кто стремился ее убить? Но какой смысл заключался в этом? Ведь не сама же она повредила тормоза и, отодвинув засов, открыла дорогу быку?! Какой тут напрашивается вывод? Что у нее не все дома? Какая чушь?.. А между тем… Имея родного брата-поджигателя с раком мозга… не объясняются ли ее неуравновешенность, озадачивающие перепады настроения нервным расстройством?.. И если она отказалась убить себя, так сказать, впрямую, то не была ли способна создавать рискованные ситуации, участвовать в игре наподобие русской рулетки, пользуясь то аварийной ситуацией с машиной, то выпуская на волю быка?..
«А что, если попытка самоубийства все еще продолжается? — спросил себя Лоб. — Что, если нет преступника, а есть просто психичка, которая изощряется, сбивая людей с толку?» Лоб бросился к заветной тетрадке и записал:
«Вообразим себе такое: она еще не излечилась, но по причине, нуждающейся в уточнении, скрывает свою игру. И, будучи редкой умницей, своими признаниями, притворными страхами внушает нам мысль, что ее преследуют. Предвидимый результат: ее переселяют в Ниццу, где ускользнуть от нас гораздо легче, пожелай она снова наложить на себя руки. Ладно! Но вот вмешиваюсь я, и она на краткий миг встряхивается от своего кошмара. Отсюда мольба: „Увезите меня!“ И поскольку я не внимаю, она замыкается в себе. Окончательно. Вкупе с супругами Нелли она относит и меня к числу своих противников — всех тех, кто изводит ее советами, дружбой. И устраивает так, что мой визит к ней заканчивается размолвкой, и тем самым она развязывает себе руки. А это бесспорно означает, что она примется за старое и предпримет новый выпад против себя самой…»