Сказано было так просто, что Губатый невольно поежился.
– У тебя холодильник большой? – спросил он.
– Охерел ты, что ли? – скривился Владимир Анатольевич так, словно укусил зеленое яблоко. – Зачем эту дохлятину в холодильник класть? Я что – буду свои запасы портить? Сейчас! Дождешься! Балку к ногам и спи спокойно, дорогой товарищ! Вот только давай отвезем подальше, чтоб на глубине… Ну, ты даешь, Губатый! В холодильник! Икру и шампусик, значит, из холодильника, а этого перца – в холодок? Груз есть? Потяжелее, чтоб не всплыл…
– Как у тебя все просто, – сказала Изотова. – Крутой ты парень, Володенька. Нет для тебя проблем. Был человек, нет человека…
Она оскалилась.
– Нужно поучиться. А то меня иногда на сантименты тянет.
Кущ оскалился в ответ, и, надо признать, это у него получилось убедительней, чем у Ленки.
– Ничего, мать, ты не переживай. Всему учатся. И не рассказывай мне, что ты вся испереживалась! Все равно не поверю. Кажется мне, особенно после вчерашнего, что и у тебя камень с души спал. Пима, что стоишь, как дурак? Я спросил – груз у тебя есть?
Губатый покачал головой.
– Ну, и ладно, – произнес Владимир Анатольевич с примирительными интонациями. – Я и сам что-нибудь найду. Не пальцем, вроде, делан…
Изотова посмотрела на Губатого, словно ища у него сочувствия или защиты. Но Пименов ничего сказать не мог. Нечего было говорить. Был труп. И в этом была проблема. Для Ленки, для него и для Кущенко. Пропавший без вести и погибший при невыясненных обстоятельствах – совершенно разные вещи. Ельцову предстояло стать пропавшим без вести. Ему, по сути, было совершенно все равно. Он лежал в розовой луже на досках кормового настила, бесповоротно мертвый и безобидный. Мертвецам надо прощать обиды, так же, как они прощают все живым. На месте Изотовой Пименов так бы и сделал. У него к покойному претензий не было. Наоборот, было чувство вины. Все-таки его жену Губатый имел чуть ли не у него на глазах, а это унизительно для мужчины даже в том случае, когда он женщину совершенно не любит.
– У тебя есть что-то? – спросила Ленка спокойным голосом. – Ну, что-то, чтобы завернуть?
Губатый молча спустился вниз, в каюту, где на полах плескалась вода, и сорвал с одной из коек простынь, как ему показалось, до сих пор пахнущую их любовными утехами. Ельцова это уже не могло оскорбить, а Пименову было все равно. Опускать покойного под воду даже без жалкого подобия савана не хотелось.
Они с Ленкой с трудом успели укутать труп в белую простую ткань до того момента, как Кущ приволок запасной якорь. Ленка оправилась от шока и снова стала деловита и сосредоточена. Сентиментальность действительно легко лечилась, тут Кущ не ошибся. Особенно, когда на другой чаше весов были деньги.