Да потому, что порывшись в «Кобзаре», можно найти материал для любой идеологии! Нет такого тезиса, который бы не исповедовал наш «украинский апостол», и от которого бы он одновременно не отрекался.
Шевченко – атеист? А почему бы и нет!
«Нехай, – каже, – Може, так i треба».
Так i треба! Бо немає
Господа на небi!
И упорный атеист! Убежденный! Высказавшись в этом духе в поэме «Сон», через год опять разразится очередной безбожной вариацией:
Но, может, он богоборец? Есть и тому подтверждение! Именем Христа размахивая, не раз того проклинал:
Отим киргизам, отже й там
Єй же богу, лучче жити,
Нiж нам на Украйнi.
А може, тим, що киргизи
Ще не християни?..
Наробив ти, Христе, лиха!
Правда, все это не мешает Тарасу Григорьевичу безапелляционно поучать в письме своего приятеля Козачковского: «Веруй! И вера спасет тебя», а над атеистами издеваться:
Якби ви вчились так, як треба,
То й мудрiсть би була своя.
А то залiзете на небо:
«І ми не ми, i я не я,
І все те бачив, i все знаю,
Нема нi пекла, анi раю,
Немає й бога, тiльки я!
Но через каких-нибудь пять лет наш интеллектуал выкидывает очередное мировоззренческое коленце – на сей раз в «индуистском» духе. Внимательнее изучив человеческую природу во время армейской службы, Кобзарь внезапно становится приверженцем теории переселения душ:
Менi здається, я не знаю,
А люде справдi не вмирають,
А перелiзе ще живе
В свиню абощо, та й живе…
Обратите внимание на обаятельный ход поэтической мысли – реинкарнация происходит только в свинью или нечто подобное. Никакие «благородные», симпатичные животные, вроде коня или собаки, бывшим людям не достаются – не заслужили. Только в свинью! Ну, в крайнем случае, в дикого кабанчика…
Но проходит еще какое-то время, и вот Шевченко уже снова тихий блудный сын божий, просто истекающий медоточивой молитвой:
Недавно я поза Уралом
Блукав i господа благав,
Щоб наша правда не пропала,
Щоб наше слово не вмирало;
І виблагав. Господь послав
Тебе нам, кроткого пророка…
И что же заставило его уверовать? Что оживило выжженную злобой душу неудачливого демона? Да всего лишь знакомство с пухленькой начинающей писательницей Машенькой Маркович, спекулирующей под псевдонимом Марко Вовчок модной темой народных страданий, а между делом, кокетничающей с разномастными подержанными ловеласами, вроде Кулиша или Тургенева.
В репертуаре Шевченко впервые появляются даже несвойственные ему ранее нотки смирения и самокритичности: