Тут и подзатыльник схлопотать недолго…
Поэтому, чтобы отвязаться об требовательной ребятни, Маринка залезала с ногами на табуретку, доставала из хлебницы кирпич, серый и клеклый, и умело кромсала его огромным ножом с гнутым лезвием.
– С маслом! – вредничала Ленка, наизусть зная свои малолетние права. – Мне пустой не нужно! Пустой сама ешь!
– Масла осталось совсем чуть-чуть! – совестила ее Маринка, строжа белесые, похожие на тополиный пух брови. – Отцу на вечер не хватит!
– С маслом! – требовательно подвывал сообщник сестренки Валька и капризно вторил: – Путой не нужа! Путой сама ись! Масло надо!
Тогда Маринка, тяжело, недетски вздыхая, лезла в холодильник «Смоленск», который своим купеческим пузом единолично покрывал куцее кухонное пространство, и вымазывала последние масляные крохи на толстые ноздреватые куски.
– С сахаром! – Настырная Ленка прячет грязные в вечных цыпках руки за спину – мол, некомплект не возьму, даром не надо, без сахара-то!
– И сахала! И сахала! – подхватывал Валька, тоже демонстративно пряча руки.
Получив по куску хлеба, посыпанного сверху песком, ребятня на пару минут затихала, блаженно чмокая слюнявыми губами. Наступал драгоценный миг свободы, сладкие мгновения тишины. Пока сестренка с братцем наслаждались выделением желудочного сока, Маринка тихо выскальзывала за дверь и что есть духу мчалась через картофельное поле к соседнему бараку. Пять минут без назойливых родственников, пять минут в любящей атмосфере уютного, хоть и чужого дома с вежливой хозяйкой, учительницей Лидией Ивановной, пять минут рядом с единственной подругой Таней, среди кукол, тряпичных одежек, растерзанных книжек с порванными листами – в тишине и уюте! Хоть пять минут!..
Лучшей подружкой Маринки была соседская дочка, хромая девочка, которую поселковая ребятня называла «дурочкой». Таня была старше своей приятельницы на три года, но по уровню развития безнадежно застряла где-то на уровне старшей ясельной группы. Она считалась умственно отсталой, в школу не ходила, занималась дома с матерью, на улице никогда не появлялась одна, опасаясь насмешек и жалостливо-брезгливых взглядов взрослых. Целые дни она проводила дома или во дворе, огороженном хлипким штакетником.
Марине не было никакого дела, что окружающие считают ее подругу дурочкой. Ей казалось, что Таня просто очень молчаливая. Говорить ей трудно, поэтому она только мычит, а если и произносит что-то, то слова выходят из нее с недоделками, как у двухлетнего Вальки. Марина понимала подругу с одного только взгляда, с одного звука. Надо ли было запеленать куклу или обсудить новую картинку, вырезанную из журнала «Советский экран», – девочки общались молча, с наслаждением.