Дрожащими пальцами бывший монах зажег свечу и подвел нас к небольшой, обитой железом двери. Двигался он неспешно и плавно, именно так, как с юных лет приучаются ходить монахи. Дверь пронзительно заскрипела, и гулкое эхо разнесло звук под высокими церковными сводами.
Спустившись вслед за Кайтчином по каменной лестнице, мы оказались в просторном подземном помещении, тянувшемся во всю длину церкви. Там царила непроглядная тьма, воздух пропитался запахом сырости. Слабый огонек свечи выхватывал из темноты то ломаную мебель, то разбитые статуи. Один раз я чуть не наткнулся на высокое резное кресло, несомненно, некогда принадлежавшее аббату, а ныне изъеденное червями. При виде человеческого лица, внезапно выступившего из мрака, я едва сдержал крик, резко подался назад и наступил на ногу Бараку. Разглядев, что это статуя Пресвятой Девы с отбитой рукой, я устыдился собственного малодушия. Судя по мелькнувшим в темноте белым зубам Барака, мой испуг немало позабавил его.
Дойдя до дальней стены, Кайтчин остановился.
– Мастер Гриствуд привел меня сюда, сэр, – сказал он. – У этой стены стоял бочонок. Старинный деревянный бочонок, обитый железными обручами.
– Большой?
– Посмотрите сами. Здесь, на пыльном полу, до сих пор остался след.
Кайтчин наклонил свечу, и я увидел круг, отпечатавшийся на толстом слое пыли, которая покрывала каменные плиты. Судя по всему, бочонок был примерно такого размера, как те, в которых хранят вино. Достаточно вместительный, но не слишком большой. Я кивнул, и Кайтчин снова поднял свечу. Свет выхватывал из темноты лишь его изборожденное морщинами лицо, и старый библиотекарь казался призраком, лишенным тела.
– Бочонок был открыт? – уточнил я.
– Да. Рядом маялся один из служащих Палаты. У него в руках был резец, при помощи которого он свинтил крышку. Когда мы подошли, бедняга вздохнул с облегчением: видно, ожидая нас, он в одиночестве натерпелся страху. «Посмотрите-ка на эту штуковину, брат библиотекарь! – сказал мастер Гриствуд (тогда меня еще не лишили монашеского сана). – Может, вы знаете, что это такое? Только предупреждаю, оно ужасно воняет!» Мастер Гриствуд рассмеялся, а тот, второй, украдкой перекрестился, прежде чем снять с бочонка крышку.
– И что же было внутри? – спросил я.
– Темнота, – последовал ответ. – Ничего, кроме темноты, еще более густой, чем та, которая царит здесь, в подземелье. И эта темнота испускала отвратительный запах. Никогда прежде я не ощущал ничего подобного. Запах был на редкость пронзительный и в то же время сладковатый, подобный аромату гниения. У меня сразу защипало в горле, и я закашлялся.