Ни один былой экзамен в воздушной академии по высшей математике не был таким трудным, как экзамен, который он держал в эти минуты, сидя под крылом «бреге»…
Они сделали все, что могли и сумели, чтобы трос не заедало. Но проверить себя и убедиться в полной исправности машины можно только в воздухе.
Моторист ушел в ангар, а Этьен лег под крылом «бреге» в душную, пыльную траву, спеша насладиться непрочной, быстротечной тишиной аэродрома.
«Ночной зефир струит эфир, шумит, бежит Гвадалквивир…» Может, он где-то там и шумит, но до летного поля не доносится даже влажное дыхание реки. Здешняя поздняя осень может смело поспорить с подмосковным августом.
Он лежал с закрытыми глазами, и ему мерещился полевой аэродром в Подмосковье, к которому – как здесь сады – со всех сторон подступал лес. Там, на летном поле, трава давно пожелтела, пожухла, а на посадочную полосу уже не доносится грибное дыхание леса. Вечером лес виднеется не так отчетливо, он отступает от границ аэродрома. Ночь напролет шли иногда занятия летчиков, наблюдателей. При свете карманного фонарика штурман Маневич делал поправки к расчетам и цементными бомбами поражал фанерные макеты, изображавшие колонну вражеских танков на шоссе. Кромешная тьма, только перед глазами мельтешат и мелко дрожат стрелки приборов, покрытые фосфором. Однако полет ощупью в темноте – вовсе не слепой полет, для которого нужна хитрая аппаратура… На рассвете керосиновые фонари гасят, последнюю копоть уносит предутренним ветерком, и, когда учлетов увозят с аэродрома, границы его видны из края в край, огражденные частоколом хвойного леса. Уже можно пересчитать все самолеты, совершившие посадку. Почему-то техникам выдавали тогда не маскировочные сети, а светлые чехлы, похожие на простыни. Чехлы сильно демаскировали аэродромы, и Этьен, лежа в душистой траве на берегу Гвадалквивира, запоздало раздражался, что наши самолеты не камуфлировали тогда, а кутали в светлые покрывала. И неуместно посыпали желтым песочком все дорожки. И расставляли на том аэродроме всевозможные яркие щиты и стенды, будто «наглядная агитация» рассчитана на противника, хотя бы и условного…
Еще два года назад Этьен получил задание из Центра. Старик просил его тогда сосредоточиться на изучении вопросов, связанных со слепыми полетами, инструментальным самолетовождением, а также полетом авиационного соединения в строю и в тумане.
«Вопросы чрезвычайно важные, и мы просим обратить на них самое серьезное внимание.
Старик».
Каждое слово той радиограммы отпечаталось в памяти, как боевой приказ.