Мы, гости, выпили за нас. Приветствуя дядю Изю. С рюмкой в руке Изя сошел с эстрады. Ведущий объявил нечто вроде антракта.
— Кто хочет, может выйти подышать, пока «услуга», — сказал он, — освободит немножечко столы. Кто не хочет, может кушать дальше.
Так как мои соседи — творческие интеллигенты — не сдвинулись с места и продолжали «кушать дальше», я, не желая быть белой вороной, остался тоже сидеть за столом.
На плечо мое легла тяжелая рука.
— Ну, как ты себя чувствуешь, Эдик? Мои интеллигенты тебя не обижают? — Дядя Изя изволил самолично остановиться за моим стулом.
Я встал. Мама успела научить меня вежливости. А если бы и не успела, когда такой вот тип стоит за вами, в рубашке поло, рука с перстнями на вашем плече, вы вскочите сами, хотя никто вас этому не учил.
— Я одну книжку твою прочел, — сказал он. — Об одиночестве ты хорошо написал… Чего смотришь так? Не веришь? Я всегда книжки любил читать и в Союзе читал.
Я подумал, что очень может быть. Ведь для того чтобы читать книжки, нужно всего лишь знать тридцать три буквы алфавита. И вообще, зачем ему врать, он что, от меня зависит? Нет. Никак. Однако его отношение к писателю — анахроническое, советское. И всегда будет таким, ибо он вырос в обществе, где писатель стоит на шкале ценностей куда выше начальника стройтреста. В Лос-Анджелесе — куда ниже.
— Спасибо, — пробормотал я, — мне очень приятно. Тем более от такого неожиданного читателя, как вы.
Он улыбнулся всем большим лицом.
— А ты что думал, констракшэн-босс только с бетоном умеет да с железом… Мы и к благородному материалу иной раз обращаемся… Давай выпьем за тебя. Ты что пьешь?
На нас, заметил я, смотрел весь зал. На него, разумеется. Лица творческих интеллигентов за нашим столом подобрели. Очень.
— Все пью.
— А я коньяк. У меня, понимаешь, давление, так я коньяк пью.
Незамедлительно, безо всякого со стороны дяди Изи требования, усатый уже разливал в наши рюмки из граненого, с широкими плоскостями графина пахучую жидкость.
— Давай за твои литературные успехи!
Мы стоя выпили. Часть гостей зааплодировала. Он похлопал меня по плечу:
— Гуляй, веселись… Если чего надо, не стесняйся. Только шепни, всегда помогу. — И Аристотелем Онассисом, сунув руку в карман, в другой — недопитая рюмка, отошел, чтобы поцеловать только что явившуюся пышную блондинку в желтом платье.
— Ну, теперь ты — персона грата, — объявил, возникнув, Виктор. Физиономия его сияла. — Обрати внимание, что все жополизы на тебя теперь по-другому смотрят. На тебе печать только что поставили: «Одобрен дядей Изей». А это кое-что в нашем городе. Опять советую тебе застрять у нас здесь. Подумай. Множество благ поимеешь.