— Ну-ка, сними часы! — приказал он.
Я снял часы. Марка «Эно» — мне их отдал все тот же Димитрий, когда остановились мои электронные. Гад приблизил часы к глазам, перевернул их. Даже близорукий без очков мог рассмотреть обильно поцарапанное стекло и истертый корпус. «Кретин. И дети его будут кретинами! — подумал я. — Что ему от меня нужно? Классовая, а не расовая ненависть, очевидно. Не прет же он на своего напарника, тоже белого. Он прет на мой белый пиджак, это точно. Он не понимает, что можно носить один и тот же белый пиджак пять лет и выглядеть празднично, а не мешком дерьма, как он. Я занимаюсь гантельной гимнастикой и сам раз в неделю стригу себя. Вот я и выгляжу ухоженным, богаче, чем я есть…»
— Между прочим, — сказал я, — по данным журнала «Ньюсуик» средний заработок американского писателя 4700 долларов в год.
— Всего! — пятнистое лицо Ральфа озарилось приятной улыбкой. Очевидно, он мысленно сравнил 4700 со своими 20 или 25 тысячами и обрадовался, как ему хорошо живется.
— Я пойду, найду босса, узнаю насчет манускриптов! — Подлец Мэтью, держа мои часы в кулаке, прихватил со стола реэнтрипермит и грин-кард и вышел.
— Почему он такой злобный? — спросил я Ральфа. — Что я ему сделал?
— Не обращай внимания, — сказал Ральф и сел массивной задницей на край стола. — Он такой родился.
— И что теперь будет? Первый раз я влип в такую историю.
— Тебе придется заплатить пошлину.
— Сколько?
— Не знаю. Мы подсчитаем. Долларов триста или четыреста.
— У меня с собой только две тысячи франков.
Ральф пожал плечами.
— Не нужно было покупать все эти тряпки.
— Но это не мои тряпки, клянусь… У выхода из таможенного зала меня ждет человек, которому я привез чемодан.
— Так пусть он и заплатит пошлину, — разумно предложил Ральф. — Ты думаешь, он все еще ждет тебя?
— Ох! Надеюсь. Я его никогда в жизни не видел, но он должен меня узнать.
— ОК, — сказал добрый Ральф и снял задницу со стола. — Я выведу тебя, и ты ему скажешь, чтобы он заплатил. Если не оплатишь пошлину, придется тебе сидеть здесь. Пошли?
Мы прошли по коридору и вышли в зал.
— Этот со мной! — бросил Ральф черной даме с необъятными бедрами, затянутой, как сарделька, в шоколадного цвета униформу, на бедре у дамы болтался револьвер.
Двери раздвинулись, и я увидел предбанник Нью-Йорка, наполненный обычной нью-йоркской карнавальной толпой. Зловещие и смешные персонажи страны победившей демократии пялили свои очи на нас с Ральфом, и всякому из персонажей было ясно, что я арестованный, а Ральф — тюремщик. За металлическими заграждениями, как в зоопарке, нью-йоркские звери глядели на нас с любопытством.