, я склонилась над поручнями фальшборта
[16], завороженно наблюдая за вырывавшимся из-под форштевня
[17] пенным следом, удивительно красивым и живописным в окружении сияющей синевы. Вспомнив совет Брума, я с удовольствием подставила лицо солнцу, одновременно ощущая на щеках холодящую ласку воздушных потоков. Казалось, тепло солнечных лучей растопило наросшую на моем сердце ледяную корку, а свежее дыхание попутного пассата унесло прочь накопившуюся на душе горечь.
В тот день я обедала в кают-компании вместе с другими пассажирами и судовыми офицерами. Возвращающиеся на Ямайку негоцианты и плантаторы показались мне вполне приличными и дружелюбными людьми, а капитан и его ближайшее окружение проявляли чудеса галантности, наперебой уверяя меня, как рады они женскому присутствию, без которого непременно закисли бы и огрубели задолго до окончания плавания. После обеда команда устроила небольшой импровизированный концерт. Матросы отплясывали для нас один зажигательный танец за другим под аккомпанемент папы скрипок и боцманской дудки. Все аплодировали и радовались, как дети, впервые посетившие театр, — тем более что мастерство танцоров мало в чем уступало уровню профессиональных актеров. Только Джозеф сидел хмурый, с надутой физиономией и в одиночку напивался бренди. Прислушавшись к его злобному, бессвязному бормотанию, я без труда поняла, что всех пассажиров он считает низким отребьем, разбойниками и карточными шулерами, а членов экипажа подлыми псами, отказывающимися исполнять вздорные прихоти моего сумасбродного братца.
С той поры я почти все дневное время проводила на палубе, чаще всего в сопровождении первого помощника Адама Брума. Тот сразу предупредил, что мы приближаемся к водам, где неизмеримо возрастает риск столкнуться с пиратским кораблем.
— И что же будет, если они нас обнаружат? — спросила я, больше побуждаемая любопытством, нежели страхом.
— Если на горизонте появится черный флаг, мы незамедлительно спустим свой, — невозмутимо ответил Адам. — Они вышлют абордажную команду, поднимутся на борт и заберут все, что пожелают.
Признаться, его слова меня удивили.
— Как же так? Мы даже не попытаемся оказать сопротивление?
— Бесполезно. Нас всех тут же перебьют и вышвырнут за борт.
— Ясно. А что дальше? Я имею в виду, после того как нас возьмут на абордаж?
— Большая часть экипажа присоединится к пиратам. Они об этом только и мечтают! Кроме капитана, разумеется, — добавил он, почему-то умолчав о том, как собираются поступить в подобной ситуации он сам и доктор Грэхем. — Шкипер у нас человек честный и справедливый, так что его, по всей вероятности, пощадят. Просто посадят в шлюпку вместе с пассажирами и отправят на все четыре стороны. — Брум неожиданно рассмеялся, хотя, на мой взгляд, обсуждаемая тема мало располагала к веселью. — А вот с вашим братом, мисс Кингтон, боюсь, могут обойтись куда как круче. Моряки не любят, когда с ними обращаются, как со слугами. Отдавать им приказы — исключительная прерогатива капитана. Впрочем, лишь до тех пор, пока они не вступят в Береговое братство, где права командира мало чем отличаются от прав рядового матроса.