Ближе к часу ночи из коридора послышались крики, пересыпанные матом, как Голконда бриллиантами. Дверь спальни, запертую Юлей, штурмовал пьяный вдрызг Витряков. Боник отправился ему помешать, Огнемет отшвырнул партнера, как котенка, сломал дверь, ворвался в комнату и без лишних слов завалил Юлию на ковер, задрав ночнушку на голову. Она, конечно, сопротивлялась, но не долго, когда Леня хотел, он обыкновенно добивался своего. Вскоре из спальни вместо шума борьбы стали доноситься громкие стоны, которые издавала девушка. Они были не от боли, это понял даже здорово захмелевший Боник. Вацлав Збигневович, внутри которого клокотал коньяк, зажав уши, вернулся в гостиную, но стоны просачивались и туда. Юлия заливалась соловьем, она вообще редко когда сдерживала эмоции в подобных случаях, кому как ни Бонику было это знать. Кроме того, Огнемет, вероятно, в этот раз переплюнул самого себя, заставив ее кончать снова и снова. Это длилось целую вечность, доведя Бонифацкого до белого каления, во рту, вместо обещанного искусными французскими виноделами утонченного букета с нотками абрикоса, сливы и оттенками миндаля, а как иначе, за такие деньги, стояла горечь. Будто Боник вместо коньяка из фигурного хрустального графина хлебнул жидкий анальгин из сломанной ампулы.
Вацлав Збигневович перелил в себя вторую половину бутылки, и как раз распечатывал следующую, на этот раз «Наполеона», когда вопли стихли. Прошло еще минут пять-семь, прежде чем в гостиной объявился Витряков. В одном халате на голое тело, Огнемет выглядел измочаленным и был, пожалуй, даже пьянее Бонифацкого.
– Плесни-ка и мне, – сказал Огнемет, усаживаясь напротив Боника. При этом полы халата разошлись, Вацик увидел длинный и слегка изогнутый член Лени в обрамлении курчавых бурых волос. Вацлав Збигневович не мог похвастать ничем подобным, Леонид это прекрасно знал. Инструмент Витрякова выглядел именно так, как и положено после долгой, изнурительной работы на совесть. Поморщившись, Боник плеснул во второй фужер коньяку. Леня потянулся за ним, и выхлестал граммов сто, одним залпом.
– Гарсон, по второй, – осклабился он, возвращая фужер на место. Боник налил молча, все еще переваривая в душе Юлькины вопли. На этот раз Огнемет отпил, прополоскал рот, и только потом проглотил коньяк. – Голимое пойло, – добавил он, изучая изображение партнера через стекло. Устроился поудобнее, так, что халат окончательно слез с него, обнажив мускулистый, весь в шрамах живот, полную противоположность вялому брюшку Бонифацкого. Вацлав Збигневович, помимо воли, снова покосился на член Витрякова, который в народе зовут то хозяйством, то причандалами, то другими, далекими эстетике терминами.