– Андрюха Бонасюка задавил в селе, да и хрен бы с ним, толстым жмотом, а вот малых Иркиных жалко. – Протасов вернулся к списку потерь, который, по мысли Армейца, тянул на местную Красную книгу. – И Ксюху, и Игоря. Малой теперь один путь – на панель, а читатель… Начитается теперь, в детском доме. – Валерий все ниже склонял голову, пока подбородок не уперся в грудь.
– Я, Армеец, не в курсе, отвечаю, кто в той дыре гребаной людей валил, сама Ирка трудилась, или ее конченный трухлявый папаня помогал, этот Вэ. Пэ. Пастух обдолбанный, мать его, который к тому же давно сдох, или вообще, дружки его с погоста, хер их разберешь. Только менты всех мертвяков мне на шею повесили, для пользы дела, так что я теперь в натуре круче, чем этот задрот, Чикатило кажется, который по поездам баб с детьми мочил.
– Так что, Армеец, – добавил Протасов после очередной паузы, – тут, куда ни глянь, всюду край, по всем понятиям. Ты вот говоришь, прорвемся, а куда?..
Эдик искал слова утешения, но под рукой не оказалось ни одного. И вокруг тоже. Пока Армеец занимался бесплодными поисками, Протасов его окончательно добил:
– Хорошо хоть старик мой умер заблаговременно. Не прочитал, бляха, про сынка душегуба в какой-нибудь долбанной газете.
Планшетов, отчаявшийся добраться до воды, с шумом опустился рядом, и Армеец решил, что он больше ничего не услышит от Протасова. Это оказалось не так. Валерий нагнулся к нему, они едва не соприкасались лбами, совсем как в детстве, когда они обговаривали какую-нибудь очередную шалость.
– Слышь, Эдик? Ты это…
– Ч-что?
– Ты, если что, скажи Андрюхе…
– Что значит, е-если что?
– Скажи ему… Скажи, что я… блин, не хотел, чтобы так вышло…
– Сам ему скажешь…
– Нет, – Протасов покачал головой. – Ты меня понял, да?
– О чем вы там шепчетесь? – спросил Планшетов. – Если решаете, кого первым жрать, то я, кажется, предупреждал: у меня глисты и сифилис.
– Заглохни, неумный, – посоветовал Протасов беззлобно. – Все, Армеец, мне надо вздремнуть. Через полчаса подъем. Кстати, Планшет, теперь идешь первым. Понял, да?
– Почему я?
– Чтоб больше о змеях трепался.
Протасов затих, повернувшись к Эдику спиной. Не прошло и пяти минут, как Армеец и Планшетов услыхали храп, который принято называть богатырским, хоть, на самом деле, ничего богатырского в нем нет. Протасов действительно задремал, быстро, словно был лампочкой, которую отключили от сети.
– Во дает, – прошептал Юрик, нагнувшись к Армейцу, – точно спит. Ну, дела…
– Чистая совесть, – тоже шепотом ответил Эдик.
– У него? Это даже не смешно, чувак. Скорее – вообще никакой совести.