– И он прав,– жестко, совсем другим тоном произнес рикс.– Теперь мы это знаем. Он прав, и ты прав, Аласейа. Этой женщине стоит сохранить жизнь. Ты нашел слова, которые меня убедили.
Поздним вечером того же дня, когда на подворье Фретилы, куда Алексей с Рагнасвинтой заглянули патриархально поужинать, псы во дворе залились лаем, а в ворота кто-то постучал.
Книва, младший из мужчин, пошел открывать. Минуту спустя он появился, растерянный и озабоченный.
– Аласейа! Тебе дар от рикса!
Тут он посторонился, пропуская внутрь еще одного человека.
В сенях было темно, но Коршунов узнал бы ее даже в абсолютной темноте.
Рикс Одохар нашел, как использовать ядовитый зуб и при этом самому уберечься от яда. И вдобавок отблагодарить дружинника за перспективную идею. Он всегда был практичен, военный вождь гревтунгов.
Единственное, что поначалу беспокоило Коршунова: как отнесется к «подарку» Рагнасвинта. Но Алексей беспокоился зря. Его квено отнеслась к появлению у мужа тиви вполне одобрительно. Как и положено по местным нравам. Чем больше у мужика наложниц, тем выше его статус. А чем выше статус мужа, тем выше он и у жены. А жена у Аласейи только одна – Рагнасвинта.
Вместо эпилога «Чтобы главное помнить и чтоб все остальное забыть…»
Это были слова из какой-то совсем старой песни. Коршунов стоял на носу собственного корабля, чудного судна с двумя носами, выдолбленного из цельного древесного ствола. Над головой Алексея вздувался пузырь из парашютного шелка, «небесный парус цвета снега и крови». Парус первого из двадцати трех таких же корабликов. То был «победоносный флот» славного рикса Одохара. Его сухопутная армия – четыре с половиной сотни всадников, примерно столько же пехоты и длинная вереница фургонов – двигалась сушей. По местным меркам, то была грозная армия, и здесь, на герульских землях, ее сопровождал полусотенный отряд дружинников рикса Комозика. Так, на всякий случай. Предупреждать местных жителей, что не враг идет, а союзник. Да и самому союзнику тоже время от времени не вредно напомнить, что он – союзник .
Коршунов стоял на носу и зорко высматривал мели, которых здесь, в устье, было немало. У него было отличное настроение, потому что жизнь была прекрасна и удивительна. Потому что у него была Анастасия, а все проблемы бурга в бурге и остались. Единственное беспокойство – будущий поход. Настя многое успела рассказать Алексею, пока их неторопливые корабли плыли вниз по реке, которую Настя называла – Борисфен. Она многое рассказала ему, прекрасная гречанка из римской провинции Сирия. О себе, о своей жизни, о виллах из мрамора и светлого туфа, о праздниках, о мудром философе из Александрии, о том, как по приказу Императора убивали христиан, и о том, как убивали в великом городе Риме самого Императора. Это был рассказ о жизни великолепной греческой гетеры, чья судьба была так похожа на судьбу ее родины, проглоченной римским львом и привнесшей в Империю Силы и Закона толику Мудрости и Красоты. Греция дала Риму то, что наполняет жизнь воина смыслом. То же давала сейчас Коршунову Анастасия. Но не только это. Слушая ее, Алексей зримо представлял себе мир, в котором она жила. Мир Великого Рима. Великолепный Колизей, раскинувшийся на полконтинента. И «великий» поход варваров теперь казался Алексею походом кучки обнаглевших муравьев, вознамерившихся захватить пятидесятитысячный стадион в разгар финального матча.