Таисия Матвеевна не могла сдержать слез. Она с порога узнала Элину. Сердце бешено заколотилось, и она испугалась, что начнется приступ и все испортит. Сердце у нее стало совсем плохое. Она не сводила глаз с вошедшей молодой женщины, которая была и не была Элиной. От Элины у нее остались только глаза, но смотрели они теперь по-другому. Только в самой их глубине затаились страсть, неистовство и застенчивость, – редкое, почти невозможное сочетание, выдававшее прежнюю Элину.
Таисия Матвеевна поразилась тому, как Сиур сумел узнать ее приемную внучку в этой совершенно изменившейся женщине. Ведь он видел только фотографии! Конечно, он сомневался. Только такой человек, как он, умеющий видеть не столько наружность, сколько внутреннюю сущность людей, мог заподозрить, что Леся – это Элина. Никому другому это попросту не пришло бы в голову! Какое счастье, что дела привели его в эту лесную деревню! Какое удивительное совпадение!
Леся посмотрела на всех своим таинственным взглядом, и вздохнула. Иван подал ей чистую тарелку и чашку с чаем. Все молчали. Даже баба Надя.
Лида сразу поняла, что Таисия Матвеевна узнала Лесю. Она почувствовала, что за Лесиным внешним спокойствием скрывается внутренняя борьба, которую та вела сама с собой. И это была правда. Леся не понимала, почему она не чувствует радости от того, что напротив нее сидит ее бабушка, которая почему-то боится об этом сказать вслух. Она привезла ей фотографию Алеши. Вот это оказалось невыносимо больно!
Леся изо всех сил сжала в руках чашку, так, что косточки побелели.
– Дайте! – сказала она и протянула руку. Чашка с чаем пролилась на белую праздничную скатерть бабы Нади. Все, что называется, потеряли дар речи.
Таисия Матвеевна, как во сне, взяла свою сумочку, висевшую на спинке стула, и вытащила оттуда фотографию Алеши.
За узким окошком монастырской кельи косо летел снег. Он покрыл землю, купола храма, колокольню.
Сергей сидел у окна и рассматривал «Будду». Вернее, это был, конечно, не Будда, – интуиция эксперта подсказывала это, – но очень похож. Божок был сделан очень давно и довольно искусно. Сергея удивило изображение Глаза, в которое был вделан подлинный природный сапфир. Камень вспыхивал жгучей синевой, подобно нездешней звезде. Среди орнамента была какая-то надпись. Божок созерцал свою, известную только ему, истину. Его томные глазки видели что-то далекое, недоступное и очень желанное.
Горский вспомнил, как показывал его Лиде, как она восхищенно рассматривала фигурку и вдруг заплакала и уткнулась ему в плечо. Он почувствовал ее горячие слезы, и это вдруг так его взволновало!.. Ему показалось, что он стоит перед какой-то заветной дверью, которая вот-вот раскроется перед ним, обнажая смертельную суть связи его и этой женщины, – Лиды, Лидии. Она совсем другая, не та, которую он целовал под ночным небом. Неужели это ее мокрое платье было сброшено тогда, на горячий деревянный пол баньки?.. Ему казалось, сейчас он все поймет! Про медальон, Старца, бабу Марфу, Лиду, смерть Алены…про все-все!