— Но это бизнес. То самое первичное накопление, когда рискуешь и теряешь все или получаешь сторицей, и снова рискуешь.
— Верно. И мы уже говорили об этом. В России эта эпоха — случайных миллиардов — миновала стремительно, а вот уже на следующем этапе в дело включились незаметные люди. Вспомните, к примеру, разве не тогда ваш супруг заключил соглашение с крупным, британским — если я не ошибаюсь — адвокатским домом и аудиторской компанией… А кто-то этого не сделал. Или сделал, но с другими структурами и людьми.
— Но это слишком уж сильно смахивает на классическую теорию заговора. Некое мировое закулисье придирчиво выбирало — кому в России быть олигархом, а кому — кануть в пучине провального бизнеса?
— Ну, не так, разумеется. Утрируете. И утрируете сознательно. Процессы шли сами собой, объективно, согласно непреложным экономическим. И общая масса благополучно существовала и развивалась в этих процессах. Но в общей массе — были отдельные фигуры, которые представляли отдельный интерес. На будущее. Вот с ними работали — поверьте мне — более тщательно и тонко. А отбирали эти фигуры мальчики-кролики, прошедшие подготовку в лабораторных условиях. Под чутким руководством «единомышленников» — мы, кажется, сошлись на этом термине, дабы избежать шпионских страстей и пугалок.
— Они же — пока молодая поросль набирала вес и необходимые аксессуары, занимались операциями прикрытия.
— Гениально. Вам бы стоило попробовать себя на ниве шпионского романа.
— А что я — собственно — делаю?
— Вы — между прочим, с небывалым легкомыслием, практически не отдавая должного — поглощаете сейчас одно из самых искусных блюд этого заведения — «турнедо примадор» — мясо, приготовленное по усмотрению шефа. Кстати, готовьтесь: через несколько минут он выйдет в зал и устроит вам форменный допрос с пристрастием относительно самого мяса, его выбора, его искусства и кулинарных предпочтений вообще.
2003 ГОД. МОСКВА
Сначала мы подумывали о том, чтобы заказать еще бутылку вина, слишком уж занимательной становилась история. Но внезапно развеселившаяся было Лиза будто собралась и даже погрустнела.
— Давай не будем. Вернее, не сейчас. Самой хочется напиться, но приключения с мальчиком-геем уже близятся к завершению. А то, что я скажу тебе потом, требует ясных мозгов.
— Как скажешь. Но приключение-то чем-то закончилось?
— Чем-то страшно далеким от взаимоотношения полов, хотя — собственно, — не сложись этого дурацкого приключения, мы бы здесь не сидели. Ну, разумеется, я спросила его: почему? А вернее — зачем? К чему все эти ухаживания и публичные полуобъятия? И он ответил совершенно честно и прагматично, хотя и пытался изображать «страдания молодого Вертера». Не от любви ко мне, конечно, от того, что ориентация сильно осложняет его карьерное продвижение.