Между тем помятый человек с усталыми глазами любил поговорить. Проблема заключалась в том, что достойные собеседники попадались ему крайне редко. А достойный собеседник — этот тот, кто будет слушать, не перебивая. И будет потом молчать обо всем услышанном. С этих позиций идеальными собеседниками были мертвецы, но это выглядело как-то уж совсем... Как какая-то болезнь, как проявление психического расстройства. А помятый человек с усталыми глазами совершенно точно знал про себя, что у него нет психического расстройства. Его вылечили.
Но иногда желание поделиться своими роящимися в голове мыслями становилось просто невыносимым. Как, например, сейчас.
Он снова сел в кресло.
— Слышишь меня?
Алексей не ответил.
— Молчание — знак согласия. Для начала — меня зовут Крест, — сказал помятый усталый мужчина. — Должен же ты как-то меня называть. Крест, понятно? Кличка, так меня еще в детстве звали. Фамилию называть не буду, она у меня слишком известная. Ты наверняка ее слышал. Не буду хвастаться.
Алексей ничего не ответил. Ему чудилось, что вместе с холодным потом между лопаток рассудок так же вытек из него, потому что ничего более абсурдного вообразить было невозможно. Он не мог понять, видит ли он кошмарный сон или же это продолжение кошмарной реальности... Обрывки слов долетали до его сознания, но их становилось все меньше, меньше, меньше, а потом тишина накрыла Алексея своим непроницаемым колпаком.
А человек, назвавший себя Крестом, все говорил и говорил, постепенно распаляясь:
— Слышал ты мою фамилию, конечно, слышал. Только ты слышал не про меня. А про моего брата. Конечно... Кто не слышал про Антона. Хотя он — всего лишь мой младший брат. Есть большая разница между Антоном и мной, понимаешь? Я — старший, он — младший. Понятно? — сказал он с придыханием, словно говорил о немыслимо важных вещах. — Запомни эту разницу.
— Я не Антон Крестинский, — сказал он, выпрямившись в кресле. — Я Григорий. Я старший брат. И я все делаю сам. Своими руками.
Мысли о брате увлекли Креста куда-то далеко, его веки опустились, подбородок медленно клонился вниз, будто Креста сморил сон, но вдруг, словно по хлопку в ладоши, совершенному невидимым гипнотизером, все вернулось в норму. Если тут вообще можно было говорить о чем-то нормальном.
Во всяком случае, глаза Крестинского открылись, а голос зазвучал более живо и внятно.
— Я старший брат, — повторил он отчетливо. — И никто, никогда...
Уже в коридоре Крест спросил самого себя: «Ведь я же не получаю от этого удовольствия? Ведь правда же?»
И он сам же себе ответил: «Конечно же, нет. Все под контролем. Все в норме».