Инени уснул сразу после ужина, не прикоснувшись к блюду с сушеными фруктами. Его лицо, озаренное лучами заката, выглядело постаревшим и утомленным, на лбу и бритом черепе выступила испарина. Казалось, он завершил тяжелый труд, отнявший последнюю энергию.
– Ему придется отдыхать день или два, есть мясо и пить вино, красное вино из Каэнкема, – произнес Сенмут. – Сделанное им сегодня по силам лишь мудрому Тоту. Но Ибисоголовый – бог, а Инени – всего лишь один из нас и слеплен из слабой человеческой плоти, хотя временами умеет творить чудеса.
Слова проникали в сознание Семена, будто растворяясь в нем и порождая ясные образы. Совсем не так, как если бы с ним объяснялись на итальянском или французском; те языки все же не были родными, что-то ухватывалось сразу, а что-то нуждалось в осмыслении и переводе. Но сказанное Сенмутом он понимал без всяких усилий, без напряжения и даже более того – произнесенные слова не отзывались эхом русской речи. Будто он знал с детства этот певучий мелодичный язык, впитав его с материнским молоком…
– Благословен Амон! – Руки Сенмута потянулись к заходящему светилу. – Инени, мой учитель, сделал чудо, заставив тебя вспомнить речь Та-Кем, но это лишь ичи-ка[1], секретное знание Тота, дарованное кое-кому из жрецов. Разве сравнится оно с божественным могуществом? С властью Осириса, который, вняв моим мольбам, отпустил тебя с полей Иалу! – Он крепко стиснул плечо Семена. – И ты вернулся, брат, вернулся, наполнив мое сердце радостью! Вернулся оттуда, откуда не возвращаются!
– Я вернулся, – вымолвил Семен, чувствуя, как слова легко слетают с губ. – Я вернулся и очень доволен, что снова попал в Та-Кем, что вижу тебя, ем пищу, пью вино и чувствую ветер на своем лице. Это так чудесно!
Что еще он мог сказать? Кажется, Сенмут считал его умершим братом, пришедшим из загробного царства Осириса – знания Семена о древнеегипетской вере были скромными, но вполне достаточными, чтобы разобраться в словах молодого вельможи. Выходит, он явился в мир живых из запредельных пространств, из рая либо из ада! Скорее, последнее, с угрюмой усмешкой решил Семен, вспомнив о подвале Баштара, вонючей параше и ста четырнадцати могильных плитах. Нет, ста тринадцати! Последнюю он расколотил… Или все же кувалда разбила не камень, а кушитский череп?..