Я не знала, плакать или смеяться. А если не знаешь, что будет лучшим, надо произнести молитву, что я и сделала, закончив ее словами: ва Мухаммад сафват Аллах мин хал-кихи ва мустафаху[55]. Потом спросила:
– Ты никого не убил, Ахмет?
– Никого, госпожа. Он не велел.
Вздох облегчения вырвался из моей груди.
– Приезжай за мной. Скорее!
В машине Ахмет молчал, хмурил брови, поглядывал на меня, и лишь когда мы перебрались через мост, внезапно разразился речью:
– Он благороден, моя госпожа. Благороден и честен! Я спросил, трудно ли джинну явиться к девушке, которую он любит, схватить ее и принести к нему на ложе. Но этого ему не хочется. Он говорит, что это насилие.
– Может быть, ты ошибаешься и он не любит ту девушку? – промолвила я, чувствуя, как тревожно и сладко сжалось сердце.
– Не ошибаюсь. Он сказал: она прекрасна! Видеть ее – счастье, мечтать о ней – радость!
Адские врата захлопнулись и растворились двери джанны…
Я спрятала лицо в ладонях. Я не хотела, чтобы Ахмет увидел, как блестят мои глаза и как пылают щеки. Голос изменил мне, но все же я смогла пробормотать:
– Люди, что напали на него… Они не вернутся? Не причинят ему зла?
– Не ведаю, госпожа. – Задумчиво сдвинув брови, Ахмет пожал плечами и произнес: – Жизнь человеческая в руке Создателя – неважно, повелевает ли тот человек джиннами или лепит горшки на багдадском базаре. Но я харис… я охраняю кровь Пророка – ту, что есть, и ту, что будет… Было бы легче ее охранить, если бы вы были рядом, ты и он. – По его лицу вдруг скользнула улыбка. – Понимаешь, когда вы рядом, нам удобнее о вас заботиться
– Нам?
– Да. Мне и джинну.
Я рассмеялась, не отнимая ладоней от лица, и сказала:
– Пусть Сирадж прикажет джинну, чтобы схватил меня и перенес в его жилище. А если джинн ленив и этого не сделает, я доберусь туда сама. Ты ведь отпустишь меня, Ахмет? Может быть, отвезешь?
Он молчал целую минуту, затем послышалось:
– Аллах выбирает, Аллах дарует, Аллах разлучает и соединяет… Кто я такой, чтобы спорить с Ним?
Глава 16
ВЛАДЫКА МИРОЗДАНИЯ
Когда б я был Творцом, Владыкой мирозданья,
Я небо древнее низверг бы с основанья
И создал новое – такое, под которым
Вмиг исполнялись бы все добрые желанья.
Омар Хайям. Рубаи
Вправе ли один человек распоряжаться жизнью и смертью тысяч, миллионов, судьбами стран, передвижением народов, природными и рукотворными богатствами? Вправе ли, объявив себя лидером, решать единолично, какие идеи приемлемы, какие – нет, к каким делам призвать соотечественников и как эти дела вершить – на поле битвы, или же мирным трудом, или в каменоломнях и лагерях за колючей проволокой? Вправе ли он искоренять инакомыслие, диктуя, как креститься, двумя или тремя перстами, каким богам кадить, какие гимны петь, что делать с иноверцами – вешать ли быстро и высоко, распять ли, пристрелить или обратить в рабов?