Петр проглотил эту колкость без звука.
Оценив его выдержку сложной мимической игрой, Ксения Георгиевна продолжила:
– Алсуфьев со своими архаровцами заявился в Синицыно ранним утром, и за полдня устроил там настоящий разгром.
– Что же ему там понадобилось? – спросила я.
– Варваре он, как вы понимаете, в своих действиях отчитываться не обязан, но из случайно (или не совсем случайно, что более вероятно) брошенных им при ней слов она сделала вывод, что Алсуфьев предпринял этот дополнительный обыск (а это был именно обыск), чтобы найти какие-то необходимые ему вещественные доказательства убийства. «Убийцу он споймать никак не может, – объяснила мне Варвара, – так ищет его следы». Точнее не скажешь.
– Что-то он поздновато спохватился.
– Несомненно. Но самое интересное не в этом. Больше всего его интересовал крестик…
– Крестик? – на этот раз воскликнул Петр, не сдержав удивления.
– Да, крестик. С шеи Павла Семеновича Синицына. Он чуть до слез не довел Варвару своими подозрениями…
– Какими подозрениями?
– Он грозился сослать ее на каторгу за пособничество убийце, и требовал, чтобы она вернула ему эту важнейшую улику. Не думаю, что он на самом деле заподозрил ее в воровстве. Просто такие у него методы дознания…
– Бред какой-то, – пробурчал под нос Петр Анатольевич.
– Не знаю, бред или нет, – улыбнулась Ксения Георгиевна, – но, если мне не изменяет память, вы, Катенька говорили нам об одном крестике… А мне давно не давал покоя вопрос, что именно искала на груди у Синицына Люси.
– Вы думаете… – проговорила я и, сорвавшись с места, бросилась к себе в комнату.
Причина этого моего поступка нуждается в объяснении. Дело в том, что с собой в тюрьму я прихватила не только томик Дюма, как могло показаться кому-то из читателей. Нет, я понимала, что отправляюсь не на увеселительную прогулку и взяла с собой все необходимое, а кроме того – захватила те вещи, которые лежали передо мной на столе в момент ареста, – предсмертную записку моего мужа и крестик Синицына, найденный хозяином постоялого двора рядом с его телом. Я боялась, что они попадутся на глаза Алсуфьеву, а видеть эти дорогие мне предметы в его руках я совершенно не желала и, сунув и то и другое в ридикюль, направилась к выходу. С тех пор я ни разу не доставала их оттуда, поскольку не видела в этом особой нужды…
За ними-то я и поспешила теперь в свою комнату.
– Не этим ли крестиком интересовался господин Алсуфьев? – спросила я Ксению Георгиевну, демонстрируя ей содержимое своего ридикюля.
– Господи, – покачала головой старушка, – теперь-то вы его откуда взяли?