Я кивнула, всей душой желая, чтобы мой собеседник выговорился передо мною, излил все, что накипело в его измученной душе. Почему-то в тот момент мне на ум пришли строки так любимого мною Михаила Юрьевича Лермонтова, которые, как мне казалось, вполне подходят к состоянию Алексея Долинского. А строки эти вот какие:
Мне грустно, потому что я тебя люблю,
И знаю: молодость цветущую твою
Не пощадит молвы коварное гоненье.
За каждый светлый день иль сладкое мгновенье
Слезами и тоской заплатишь ты судьбе.
Вот видите, уважаемый читатель. Даже будучи сыщиком, моя тетушка все равно оставалась женщиной в полном смысле этого понятия. А, как известно, сердце женщины в безграничной мере подвержено жалости и состраданию, особенно когда этого сострадания ждет молодой мужчина.
Я прервал повествование по той простой причине, что далее в романе родственницы идет добрый десяток страниц, на которых на французском и английском языках следуют философские размышления об отношениях между людьми, разбирается такое странное и в то же время прекрасное чувство человеческой души, как любовь. Но, позвольте, если бы я предоставил все это уважаемому читателю, то книга эта стала бы весьма похожа на какой-нибудь любовный французский роман девятнадцатого века, а это не вполне вписывается в общий стиль романа. Поэтому я пропускаю упомянутые выше страницы и продолжаю дальше.
После признания Алексея Долинского сердце мое прониклось к нему жалостью. Теперь я уже сама не могла поверить в то, что раньше подозревала этого несчастного человека в убийстве своего собственного дяди. Я поверила ему, мало того, я решила рассказать о своих подозрениях, касающихся смерти Федора Долинского.
– Мне кажется, ваш дядя умер не из-за несчастного случая, – осторожно начала я.
– Что? – Алексей посмотрел мне прямо в глаза, в которых было полное недоумение. – Что вы хотите этим сказать?
И тут я одним махом, как на духу, выложила ему и про свое ночное путешествие на поляну, и про мертвого волка в низине, и про подрезанное и найденное мною седло, на котором отправился на охоту Долинский-старший.
Пока я говорила, лицо Алексея принимало все более изумленное выражение.
– Боже мой, – простонал он, когда я, наконец, умолкла. – Да кому же на самом деле понадобилось убивать дядю?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Однако согласитесь, ведь если убийца подложил мертвого волка, чтобы испугать лошадь, значит, он точно знал весь путь, который должен был быть проделан во время охоты.
– Верно, – задумчиво пробормотал мой собеседник. – Позвольте, но тогда убийца все это время находился поблизости. Но кто же он? Стоп. У вас не вызывает подозрений некоторое обстоятельство?