– А вот так же! – по-прежнему спокойно, без всякого выражения ответил Павел, снова выбираясь из-за руля и открывая заднюю дверцу. – Придержи ее, Ашот.
Алена не успела даже дернуться, как Ашот сграбастал ее в охапку и прижал к себе так, что она задохнулась, а Павел в этот момент перехватил ее руки и ноги лентой скотча, повалил Алену на сиденье – в скрюченной, неудобной, мучительной позе – и вылез из машины. Выбрался и Ашот, наградив ее на прощанье увесистым шлепком.
– Нет! Выпустите меня! – крикнула Алена, пытаясь приподняться, но замерла, услышав голос Павла – добродушный такой голос:
– Да ты что подумала, мы тебя бросим тут помирать от голода и жажды? Ну мы же не звери какие-нибудь, верно? Не бойся, ты недолго будешь дергаться. Вот сейчас включим двигатель – и ты тихо, спокойно, деликатно отъедешь. Не сразу, конечно… Может, даже еще успеешь покричать. Ну, покричи, попроси нас, мы послушаем… Молчишь? Правильно. Что толку-то? Здесь все равно никто ничего не услышит, я же говорил. А мы с Ашотиком рванем в деревню к одному дружку. И он, и его баба в случае чего засвидетельствуют, что мы никуда нынче вечером не ездили, а парились до упора в их бане – с полудня до полуночи. Это я тебе нарочно сообщаю, чтобы ты не лелеяла надежд, мол, если тебя найдут когда-нибудь, то подозрение падет на нас. Нет, дорогая, мы отмажемся – так отмажемся, что даже Лев Иванович Муравьев никогда в жизни не догадается, кто его знакомую писательницу замочил. Хорошо бы и до него добраться, да тут руки у нас, пожалуй, коротки. Ладно, пусть живет… пока. Глядишь, чего-нибудь еще придумаем. Все. Пока, подруга! Дыши глубже.
Алена услышала какие-то щелчки, потом хлопок дверцы – и тут же ноздрей коснулся тяжкий, зловонный дух бензиновой гари.
– Игорь, – чуть шевельнула она губами. – Игорь, Игорь, Игорь…
Ей хотелось еще что-нибудь сказать напоследок, что-то сказать ему… Слово «любовь» реяло среди ее беспорядочно мельтешащих мыслей, как заблудившаяся в тумане птица, только это слово, только оно одно. Во рту стало горько – то ли от горечи этого имени, то ли от привкуса бензиновой гари. Горло перехватило удушьем, Алена открыла рот, пытаясь вздохнуть… а дышать-то оказалось уже нечем.
Москва – Петербург, 1880 год,
из частной переписки В.М. Васнецова
«Григорий, дружище, хочу сказать, что ты был совершенно прав. Изнанка ковра ни к черту не годится. Ты верно говорил: вся эта драконовщина слишком сильно смахивает на Китай – причем не настоящий, а на тот, которым он представляется воображению не слишком начитанного европейца. С чего я взял, что ковер мой – китаец родом? Это силища невиданная, незнаемая, непознаваемая, а я все хочу затолкать его в рамки не то китайские, не то персидские, не то бухарские. Ладно хоть не обюссонские… что ж могло быть пошлее этого?