– Ах вы жаждете дать мне информацию? – прошипела она сквозь зубы. – Хорошо, извольте. Во-первых, меня интересует, где сейчас находится ваш бывший водитель Павел. Во-вторых, как звали ту женщину, с помощью которой вы удостоверили алиби Алексея Стахеева для следователя, который подозревал его в убийстве жены. Пока все. Но это не значит, что я не смогу обратиться к вам в любой момент за новой информацией. Кстати, не трудитесь перезванивать мне – пошлите лучше SMS-сообщение. Все, конец связи!
И она швырнула трубку так, что телефон чуть не сорвался с тумбочки.
Упала в постель, закуталась с головой одеялом.
Неудивительно, что в городе наблюдается рост преступности! С таким-то держимордой в роли начальника следственного отдела! Да пусть он теперь хоть иззвонится – никогда в жизни Алена Дмитриева больше не возьмет трубку, если будет знать, что на другом конце провода – Лев Иванович Муравьев. А если случайно возьмет – немедленно бросит.
Ее трясло от злости. Но, честное слово, дрожать от злости оказалось куда лучше, чем дрожать от страха. И весь последующий час, безуспешно пытаясь уснуть, Алена даже не вспомнила ни разу ни о темно-сером «Опеле», ни о запахе бензиновой гари, ни о ветре, вздымавшем вихри сухих листьев на обочине Щелковского хутора, ни о сиянье огней в доме, куда она никогда не войдет, никогда, никогда… Она не вспоминала даже горечи имени, которое поклялась произнести последним в своей жизни! Алена думала, думала исступленно, почти злобно. Думала, собирая воедино странные кусочки мозаики, которые в последние дни попадались ей на глаза там и тут. Но пока слишком мало было их, этих кусочков житейской смальты, и из них никак не удавалось сложить более или менее целостное изображение…
Кончилось все тем, что она заснула-таки и проснулась каким-то чудом только в четверть одиннадцатого. И примчалась в психиатрическую клинику на улице Ульянова с грандиозным опозданием, с опухшими глазами, взвинченная, виноватая, раздраженная, внутренне и внешне всклокоченная – готовый, словом, пациент для этой самой клиники. И ничего, конечно, удивительного не было в том, что милейший человек по имени Николай Анатольевич Грунский смотрел на нее с таким видом, словно хотел задать парочку провокационных профессиональных вопросов.
Слава Богу – оказался достаточно тактичен и ничего такого не спросил.
Он больше сам рассказывал.
…– Николай Анатольевич, а выписывали Майю с каким диагнозом? Понимаете, в музее ходят слухи, будто ее оперировали по поводу какого-то воспаления лимфатических узлов, даже предполагают что-то онкологическое…