Фанни изобразила понимающую улыбку и поскорей отошла от Артемиды. Какое счастье, что в Лувре там и сям натыкаешься на таблички с разъясняющим текстом! Не чувствуешь себя полной идиоткой. Между прочим, в музее д’Орсе этого нет. Когда Лоран только начал водить Фанни туда, она вообще ничего не понимала в сумятице лиц и имен. Ну, с другой стороны, в д’Орсе в основном представлено более современное, более конкретное, более понятное искусство: нарисована женщина – значит, это женщина, а не какая-нибудь там античная богиня, в жизни которой непременно произошла какая-нибудь душераздирающая история. А вот интересно, про этого Актеона Роман только что прочел, как и она, или слышал раньше? Вот будет смешно, если второй русский любовник Фанни окажется таким же знатоком искусства и мифологии, как и первый!
Нет, не таким же. Лоран был на этом совершенно помешан, а Роман здесь только потому, что маман заставила: он смотрит на статуи довольно равнодушно, глаза его загораются интересом, только когда натыкаются на стройненькие ножки или крепенькие грудки мраморных девиц. Ох, распутный мальчишка!
Ну а если говорить о понятиях красоты… Роман, стройный, изящный, как танцор, в тысячу раз прекраснее, чем все эти каменные боги, воины и герои, выставляющие напоказ горы своих мышц и довольно-таки слабенькие, сонные членики! Его плечи гладки, как мрамор, его кожа мягче шелка, его губы слаще меда, его… ах боже ты мой!
Какое счастье, какой восторг любить такую красоту, вдыхать аромат этого чудесного цветка…
Они спустились в нижний зал павильона Сюлли. Там было совсем мало народу: двое-трое посетителей бродили меж статуй, и Роман вдруг схватил Фанни за руку, потянул под прикрытие скульптурной группы – четырех могучих гладиаторов, готовых к сражению, – прижал было к себе… Но тут же и отпрянул, досадливо чертыхнувшись: думали укрыться, а вместо этого оказались на виду у целой толпы народу!
Собственно, не такая уж это была и толпа: человек десять, сидевших на складных стульчиках или прямо на ступеньках, подложив под себя сумки. У всех на коленях лежали альбомы, и все с видом прилежных школьников рисовали грузного, весьма немолодого, бородатого сатира, пытающегося поймать молоденькую, хорошенькую, очень испуганную нимфу.
– Вот так номер! – пробормотал смутившийся Роман. – Не похожи они на юных художников! Делать больше нечего…
В самом деле, люди тут собрались вполне зрелые, на вид от тридцати лет до шестидесяти, и с этими альбомчиками на коленях они смотрелись одновременно забавно и трогательно.
– Ну, ты знаешь, – сказала Фанни, скользя взглядом по лицам старательных художников, – в Париже много всяких школ искусств для взрослых. Есть школа искусствоведения при самом Лувре, есть школы в каждом аррондисмане, даже не по одной. Школы рисования и музыкальные, спортивные клубы, хоровые студии…