На первом этаже зияло окно нараспашку, и доктор, проходя мимо, увидел стол, заставленный пивными бутылками и заваленный закуской. Вот именно заваленный, никак иначе. Еще там пел блатным голосом какой-то эстрадник, но, перекрывая музыку, беседовали трое. Из десяти слов семь были матерными, причем уныло, однообразно матерными. Люди матерились, словно сплевывали шелуху от семечек, – привычно, на уровне рефлекса.
Доктора со «Скорой» мало чем можно прошибить, однако сейчас Белинский был не «при исполнении», и его вдруг пробрала глубокая тоска. Он вообще ненавидел матерщину, он и пиво ненавидел, между прочим, потому, что оно опускает человека, высвобождает в нем тупость, глубоко запрятанную под наслоениями элементарной цивилизованности. Именно пивная тупость страшна. Тупая злоба, тупая, натужная веселость. Прокисшая вонь, которая вырывается изо рта при каждом слове. Осоловелые глаза, набухшее брюхо. И диарея, назойливая, бесстыдная... Бр-р!
С другой стороны, что еще делать воскресным вечером на автозаводской окраине, как не заливать мозги пивом? Кстати, нелюбимый доктором Белинским писатель Максим Горький в романе «Мать» изобразил в точности такой же тупой, залитый водкой (вся разница!) мир русских мастеровых. Нижегородских, кстати! Да неужели ничто не меняется в России?! И не изменится – никогда?
Вене вдруг стало до того противно от матюгана, который беспрерывно несся из окна, что захотелось немедленно оказаться как можно дальше отсюда. Даже любопытство как-то свернулось и брезгливо заткнуло уши.
«Небось и вся та ментовня, которая на убийство Сорогина приезжала, тоже пивком наливается в свободное от работы время, – подумал он презрительно. – Неудивительно, что для них до сих пор остается секретом личность убитого. А ведь всего надо было: распечатать пачку книг, открыть одного из людоедов, Васю, Колю, Петю ли, – и узреть на обложке фото автора. И тут же все стало бы на свои места. Ведь по-хорошему не я должен был найти Вятского, не я должен заботиться о поисках Холмского, не я должен караулить неизвестную особу из Москвы! Не я, а они!»
«А почему ты думаешь, что они этого до сих пор не сделали? – вдруг словно прозвучал в его голове чей-то холодновато-насмешливый голос. – Нет, почему ты так глубоко в этом убежден? Потому что Капитонов сказал об убитом как о неизвестном человеке? А разве он не мог наврать? Небось и пачки давно вскрыты, и личность мертвого установлена, и даже подлинная фамилия Сорогина следствию известна. Не исключено, что вот-вот они и до Вятского доберутся. И почти наверняка этот адресок им известен. Так что очень может быть, что московская гостья прямиком угодит в милицейскую засаду, которая оставлена в квартире номер восемь или прямо на улице, где-нибудь поблизости. И если эта дама наверняка как-то сможет объяснить свое пребывание здесь, то доктору Белинскому сделать это будет сложно! А потому – не наступить ли на горло собственному любопытству вкупе с обостренным желанием справедливости и не сделать ли отсюда длинные ноги?»