Однако это примчался Бенуа. Глаза возбужденные, усы только что не скачут. Начал развязывать Данилу, а у самого руки так и трясутся.
– Что случилось? – встревоженно крикнул Мирослав из своего угла и повторил вопрос по-французски.
Бенуа что-то быстро ответил.
– Он советует тебе быть благоразумным, – перевел Мирослав. – Говорит, что другого шанса может и не быть.
– Шанса на что? – спросил Данила у Бенуа, но тот отделался сакраментальным «Жё нэ компран па!» и вновь что-то сказал Мирославу.
– Этот тип советует тебе соглашаться, – перевел тот. – Соглашаться со всем, что бы ни случилось! Понимаешь?
– Нет. Жё нэ компран па! Вот же зараза!
Времени на разговоры больше не было...
Данилу вывели из подвала – в первый раз за все эти дни. Воздух показался пьянящим – оказывается, именно чистый, живой воздух пьянил покрепче, чем та прокисшая вонь, которой они с Мирославом дышали там, внизу. Лестница из подвала вела в коридор, который переходил в просторный холл. Данила мельком отметил ультрамодную обстановку, показавшуюся ему какой-то бездушной по сравнению, например, с той восхитительной, незабываемой, волшебной бургундской дачкой... А вообще-то на мебель и блеклые картины под стеклом, в хромированных рамах он особенно не смотрел: запоминал дорогу, прикидывал, не удастся ли удрать. Но Бенуа был слишком близко, а главное, в углу стоял еще и Тьерри, так и буравя Данилу ненавидящими черными глазами. В кресле сидел угрюмый старик, которого Данила уже видел в первый день своего плена. Это и был мэтр Моран.
Да, похоже, Мирослав прав: дяденька запутался – и очень сильно по этому поводу струхнул. Волос на плешеватой голове поубавилось, щеки обвисли, под глазами вспухли мешки. Он с унылой ненавистью взглянул на Данилу и тотчас отвернулся, словно ему и смотреть-то на этого типа тошно было.
Ну да, пожалуй... Это Данила вполне мог понять, потому что и сам испытывал аналогичные чувствия.
Однако в комнате оказался человек, который смотрел на Данилу совершенно с другим выражением лица. Человеком этим была женщина – маленькая, плотная, с коротко остриженной белесой головой, умным, хоть и некрасивым лицом и темными глазами, в которых Данила прочел жгучее любопытство. В то же время в глубине глаз сквозила немалая растерянность.
– Значит, это вы – Холмский? – произнесла женщина, и Данилу трижды шатнуло.
Первый раз от изумления – женщина говорила по-русски, причем не как иностранка, а именно как русская. Вдобавок – москвичка. Второй раз Данилу шатнуло от того же изумления: откуда она знает его фамилию? Никому Данила ее не называл, Мирослав, конечно, тоже. Если в этом сборище бандитов знают, как его зовут, выходит, к ним попались или Николь, или Жерар, или Лера. От этого подозрения его и шатнуло в третий раз.