Из ценностей у меня на шее был только крестик, да ладанка с иконкой Божьей Матери, да еще крошечный замшевый мешочек с несколькими золотыми вещицами. Одно из колец моей бабушки мне удалось сберечь, несмотря на самые тяжелые времена. Оно и сейчас на мне.
Итак, меня поставили впереди группы: идти по направлению, указанному Никитой, который был в нашей связке четвертым (вес имел большое значение в нашем пути!), а сзади него тащились профессор и безропотная толстуха леди Эстер (имени ее настоящего я тоже не помню, поэтому так и стану называть). Мне первой выпадало вскарабкиваться на торосы, которые беспрестанно загромождали путь, а потом спрыгивать с них на лед. Он во многих местах оказался покрыт водой: было не ниже пяти-семи градусов мороза. Вот когда я оценила работу того ремесленника с Бассейной улицы! Валенки на тройной подошве служили мне отлично!
Мы шли уже долго, настала ночь. Путь, известный Никите, весь оказался в промоинах и полыньях, поэтому он задал новый курс, полагаясь больше на интуицию, чем на знание. Если бы он шел впереди, наверное, никакой беды с нами не стряслось бы, однако я пыталась лавировать между торосами и невольно сбивалась с пути, забирала в сторону. Заметить это Никита смог не сразу, а когда спохватился и меня остановил, было уж поздно: я замерла ни жива ни мертва, потому что наступила на какой-то кабель. Откуда ему взяться на льду?! И тут огоньки замелькали справа от нас… Вглядевшись, я увидела фонарь, улицу… мы очутились в нескольких шагах от Кронштадта!
Первое движение было – ринуться прочь. Все и ринулись, волоча за собой Никиту, связанного с нами и безуспешно пытавшегося нас остановить. Но береговая охрана, должно быть, услышала, как трещит лед под нашими шагами, и включила два мощных прожектора: нас начали нащупывать световыми лучами.
Никита успел скомандовать:
– Оставайтесь без единого движения, чтобы даже тень ваша не шевелилась! – И настала бесконечность неподвижности…
Прожекторы погасли, и Никита тотчас подергал за веревку, давая сигнал отходить подальше от береговой линии. Сделали несколько шагов – вновь вспыхнул свет, потом опять темнота, десяток черепашьих шагов – свет, темнота – свет… Уж не помню теперь, сколько это длилось, наверное, минут двадцать-тридцать, а казалось, будто целую вечность. Именно тогда я оценила смысл этого расхожего выражения…
Наконец кошмар прекратился: видимо, матросы рассудили, что им почудилось, и решили пойти спать. Мы сразу сели, где стояли, – устали до такой степени, что ноги у всех разом подкосились. И вдруг туман заколыхался – и на нас из туманной, темной мглы вывалилась какая-то фигура.