Но уж чему и научила ее жизнь, так это виртуозно выруливать из двусмысленных ситуаций. Потому и спросила с усмешкой:
– Что, опять хотите предложить мне работу в вашем будущем детективном агентстве?
– Ну да, и это тоже, – ответил Нестеров после паузы уже нормальным голосом. – Но это в будущем, а пока я хотел просто посоветоваться.
– Насчет чего? – снова насторожилась Алена.
– Насчет Холстина.
Вот те, девушка, и Юрьев день…
– А что насчет Холстина?
– Как – что? Он к нам, в смысле, ко мне утром приходил и о чем говорил? О том самом трупе, который был потом найден под его же крыльцом. Версия какая, помните? Труп был, Холстин его спрятал в кустах, побежал звать на помощь, труп пропал, Холстин радостно сообщил, что, может, ему все привиделось. Но потом труп нашелся… Должен ли я доложить по начальству, что поступало такое заявление?
– А что, было заявление? – удивилась Алена. – Не припоминаю. А самое главное, что и трупа не было!
– Хм, оно, конечно, так, – согласился Нестеров. – И вообще… Я ведь находился в то время не на службе.
– Да уж! – усмехнулась Алена. – А раз так, вы совершенно не обязаны исполнять служебный долг. Тем более, такое у меня впечатление, что вам его не слишком-то хочется исполнять.
– Не хочется, – снова кивнул Нестеров. – И знаете почему? Я должен понять, что происходит. Сам понять! Все-таки Толиков обратился ко мне за помощью, а я ему не помог. И Холстин сначала пришел ко мне, а я опять же ему не помог. И у меня еще множество вопросов, на которые пока нет ответов. Но если я сообщу по инстанциям об утреннем появлении Холстина, а еще того пуще – о нашем с вами самодеятельном расследовании, то дело закрутится дальше само собой, помимо меня. Я не получу ничего, кроме серьезного втыка, а то и выговора. Вам-то это как с гуся вода, ну, пожмете плечами и выдумаете очередную интригу для своего романа, а для меня – пока еще работа…
Конечно, он был прав: никакие выговоры, отставки и прочие санкции Алене не грозили. Самое большее – крутая разборка с Муравьевым. Однако дважды она такую разборку уже пережила, можно не сомневаться, что переживет и еще одну. И все же напрасно Нестеров считает ее этаким ноутбуком, который можно по желанию перенести-перевезти туда-сюда, по потребности – включить или выключить. Обидно! Неужели не чувствует, как сильно зацепила ее вся эта история? И понятно, чем зацепила: любовь и смерть, верность и предательство – вечные темы. К тому же еще тот необъяснимый звон, некая песнь потревоженной интуиции, которая для Нестерова – неприятная дама, а для Алены Дмитриевой – загадочный голос: он то поет, то смеется, то шепчет, то вздыхает рядом, и вся штука в том, чтобы правильно понять значение не слов, а звуков, вздохов и даже полувздохов. Ну тревожит, тревожит, тревожит ее неразборчивая нота в письме Лютова! И Алена не успокоится, пока не расслышит ее, не восстановит мелодию. А Нестеров пусть думает что хочет и поступает как знает.