* * *
Ангелина недолго числила себя больной: через день сбежала из дому в госпиталь. Уж лучше сидеть над Меркурием (у него разошлась рана на плече), чем всякую минуту вздрагивать при появлении лакея и ждать, что он доложит: «Граф Фабьен де Лорен с визитом к вашему сиятельству!» Тем паче что сей граф так и не поторопился с визитом. Вот мужчины! Или это простая пылкость телесная придает им духовную власть над женщиной? Ну, обнял ее, ну, прижал к себе, да так, что Ангелина враз почуяла: если сейчас не разожмет Фабьен объятий и куда-нибудь чудом поденутся все окружающие, между ними сотворится нечто несусветное… ну, скажем, упадет с ним Ангелина в сырую траву, как некогда упала на сырой песочек с Никитою Аргамаковым… И все прочее. Что ж, с Фабьеном это было бы куда объяснимее, чем с Никитою: Фабьен ведь любит ее, нежен и ласков с нею, в конце концов, спас ее. А тот, первый… он всего лишь потряс до самых глубин все существо Ангелины, потряс все ее существование, да так, что прежние девические представления отлетели от нее, будто цвет с яблоньки, которую нещадно рвал ураган. Могла ли она прежде помыслить о том, чтобы возлечь с мужчиною?! Что сделал с нею сей проклятущий Аргамаков, ежели что ни ночь – она ласкается с ним в горячечных сновидениях, а днем скользит взором по стройному стану Меркурия, вспоминает, как он лежал перед нею беспамятный, беспомощный и вовсе обнаженный, и она еще тогда подумала, глядя на жалкое, спящее его оснащение: каково оно будет в полной силе и мощи? Сравняется ли с аргамаковским разрушительным и сладострастным орудием?
Чуть не на полдня Ангелина отправилась в церковь, била поклоны, молилась, чтобы избавиться от всякой дряни, приставшей, прилипшей к душе. Она вышла из храма, чувствуя себя гораздо легче, словно бы омылась в водах покаяния. Потом она прибежала в госпиталь, мечтая о завале работы, когда не то что грешным мыслям предаваться – дух перевести некогда, однако именно сейчас настало в палатах малое затишье, и ничто не отвлекало ее от воротившегося пагубного томления… кроме воспоминаний о том, как перевернулась карета, о пережитом ужасе, о голосах, подавших надежду, о том успокоении, которое охватило ее в объятиях Фабьена…
Вот же лукавый как обводит! Все опять начинается сначала!
* * *
В госпиталь не замедлил явиться капитан Дружинин: нахмуренный, с поджатыми губами. Так глянул на Ангелину, что она поняла: капитан едва сдерживается, чтобы не обвинить в случившемся ее глупое девичье любопытство – вроде как рыболовы-волгари, которые во всякой малости винят женщину, оказавшуюся на судне. А ведь не Ангелина была виновата, что Усатыч проглядел сломанную чеку: вот колесо и отлетело, вот карета и опрокинулась, и сам кучер нашел безвременную смерть, царство ему небесное.