Оливье вдруг резко повернулся, и Ангелине почудилось выражение мрачной решимости на его лице. Навязчивый, безрассудный, липкий страх овладел ею. Она метнулась к двери, толкнула ее изо всех сил – и с разгона влетела в объятия какого-то человека, пытавшегося открыть дверь с другой стороны.
Ангелина вскрикнула, Оливье вскрикнул, вскрикнул и незваный гость, в котором любовники не сразу узнали благополучно уехавшего в гостиницу нотариуса де Мона.
* * *
– Прошу прощения, – произнес де Мон, неохотно выпуская из объятий едва не лишившуюся чувств Ангелину и ставя на стол канделябр, очевидно, взятый им внизу, у лестницы. – Прошу прощения, однако я счел необходимым вернуться.
– Вы… что-то забыли? – спросил Оливье, причем начало фразы пропищал, а потом сорвался на хрип и зашелся кашлем; Оливье надеялся, что чертов де Мон не заметил маленького шажка, который он сделал, чтобы загородить предательскую щель в занавесях.
– Да нет, – ответил де Мон, так пристально глядя на Оливье, что тот понял: его маневры не остались незамеченными. – Я пришел, чтобы кое о чем напомнить вам, сударь… и вам, сударыня, – прибавил он, отвешивая полупоклон и бросая быстрый, но очень внимательный взгляд в сторону Ангелины, поспешившей сесть, ибо ноги у нее подкашивались.
– Напомнить? – со вздохом облегчения повторил Оливье, который вообразил уже бог весть что, а оказалось – забыты скорее всего какие-то мелочи. – О чем?
– О том, что некоторые преступления ведут людей на галеры, а иногда и к позорному столбу, – изрек де Мон, и Оливье тоже поспешил сесть.
– К какому столбу? – проблеял он, не соображая, что говорит, и был остановлен суровым взглядом де Мона.
– Пока что вопросы задаю я! Понятно?
– По-по… – только и смог вымолвить Оливье, однако избыток отчаянных кивков с его стороны вполне возместил недостаток слов.
– Итак, – зловеще понизив голос, промолвил де Мон, – я хотел бы узнать…
Он многозначительно смолк, и если бы Оливье взялся сейчас считать свой пульс, он узнал бы, что сердце его не ударило ни одного раза, пока длилась эта роковая пауза, и сорвалось в бешеный бег, когда наконец прозвучал вопрос:
– Я хотел бы узнать – как зовут вашу кошку?!
Оливье хотел засмеяться, но не смог. Он хотел крикнуть возмущенно: «Ну знаете ли, сударь?!» – и тоже не смог. Он хотел вытолкать бесцеремонного визитера за дверь – но не сделал и этого. Какое-то неведомое чувство, которое помогало ему, например, бросаться только в такие воронки, куда больше не ударит ни один снаряд, в то время как его сослуживцев разрывало в клочья, заставило его сейчас собраться с силами и постараться выдержать взгляд де Мона, выдавив: