Начало оказалось неудачным: огромная ладонь, безвольно лежавшая на столе, медленно сползлась в кулак, один удар которого запросто размозжил бы голову теленку.
– Я это к тому, – поспешно добавила дама, – что у меня есть для вас работа!
Глазки вновь закрылись. Великан как бы во сне откусил немалый кусище от поросячьей ножки, лежавшей в его миске, и принялся вяло двигать челюстями.
– Как я погляжу, вам желудок дороже славы? – недобро усмехнулась дама.
Великан вновь открыл глаза и пробурчал:
– А ты послушай, о чем они поют. Вот и вся наша слава!
– Но ведь русские еще не вошли в Париж, – прошептала дама, садясь на краешек засаленного табурета и ближе придвигаясь к великану.
Он дернул носом, очевидно, раздраженный запахом ее духов, и прищурил один глаз.
– Работа какая? Насыпать соли на хвост русским, что ли?
– В конце концов, этим и кончится, – туманно ответила дама, и силач широко разинул пасть, зевая.
– Больно надо! И – что проку? Легче покорить легион демонов, чем русских, даже если бы вместо одного у нас было десять Бонапартов. Не видел народа более варварского! Готовы сами себя сжечь, лишь бы не сдаться неприятелю. Их так просто не возьмешь. – И он опять прикрыл глаза.
– Хоть и не твоими руками, но не без твоей помощи будет уничтожен русский император, – чуть слышно прошептала дама.
Сначала ей показалось, что великан ничего не расслышал, потому что прошло немалое время, прежде чем поднялись веки и взгляд скользнул по ее лицу. Потом великан хмыкнул и стукнул ладонью по сжатому кулаку. Этот непереводимый и оскорбительный жест знатоки могли бы сравнить с тем, как русские бьют ребром ладони по сгибу руки у локтя, и означал сей жест, мягко говоря – «пошла вон!».
Дама слишком нуждалась в услугах этого мужлана, а потому не позволила себе обиду и начала все сызнова:
– Буду говорить прямо. Речь идет о женщине.
Тяжелые черты медленно сложились в гримасу глубочайшего отвращения, а губы исторгли короткое:
– Баб ненавижу!
Дама была особа начитанная, а потому ей сразу вспомнился евнух из «Персидских писем» Монтескье, возненавидевший женщин после того, как начал взирать на них хладнокровно и его разум стал ясно видеть все их слабости.
– Прекрасно! – усмехнулась она. – Речь идет об уничтожении одной из тех, кого вы ненавидите.
– Это тебя, что ли? – хмыкнул великан.
Насмешки бесят мелкую спесь, и дама была взбешена. Прежде оскорбитель немедля узнал бы, что горе тому, кто, возмутив ее гнев, не спешил покорностью смягчить его. Она дала себе мысленную клятву расквитаться с этим ничтожеством, когда дело будет сделано, но впервые усомнилась в том, что ей это удастся. Туп, ленив… Непроходимо, безнадежно! Впрочем, она тотчас поняла, что подобные эпитеты скорее применимы к ней самой. Она начала слишком уж издалека, а с таким животным надо действовать без обходных маневров.