– Когда извинения ваши вполне искренни, милостивый государь, я полагаю, вы не откажетесь помочь мне вернуться туда же, откуда ваши прислужницы меня вчера похитили?
Марфа Тимофеевна тихонько ахнула, прихлопнув рот ладонью; барин, заметно вздрогнув, уставился на Анжель испытующе:
– Зачем вам это? Наши дрались славно в сем деле, и хоть у нас были раненые и убитые, но у нашего злодея несравнимо больше. Там более нет никого и ничего, кроме печальных для вас воспоминаний.
– А это, – заносчиво вскинула голову Анжель, – уж моя печаль, и не вам утешать ее. Мое место – рядом с моими соотечественниками.
– Сыскать ваших соотечественников будет сейчас затруднительно, – отвечал князь со всею серьезностью, и только столь напряженные взор и слух, как у Анжель, могли различить в его чертах и голосе презрительную усмешку. – Русский бог велик, говорили мы не один раз, но никогда не видели такое его могущество. Победитель мира Наполеон Бонапарт бежит, потеряв все! Скоро над ним и куры будут смеяться… ежели беглые французы не всех приедят! – Он по-мальчишески заразительно расхохотался, и Анжель с болью удивилась злобной прихотливости судьбы, сделавшей их врагами, не позволившей радоваться и торжествовать вместе. И тут же в голосе зазвенело ожесточение: – Больно только русскому сердцу, что неприятель занял Москву, привел ее в ужасное положение. Все осквернено шайкою варваров. Вот плоды просвещения, или, лучше сказать, разврата остроумнейшего народа, который гордился именами Генриха и Людовика. – Он гневно ударил по столу кулаком. – Однако бог благословит предприятие наше. Если он защищает сторону правую, то нам будет помощником. Злодей из Москвы идет не по розам, а по трупам. Умен был Сегюр [11], говоривший, что русская осень сгубит Наполеона. Он тогда еще не знал, что такое русская зима! Дело еще не кончилось, но, кажется, бог не совсем оставил Россию, и если вы видели спаленную Москву, то мы увидим развалины Парижа!
Он в запале осушил добрую кружку какого-то русского зелья, которое Анжель было достаточно понюхать, чтобы понять: один глоток – и она не сможет встать со стула. А этот… дикарь, дикарь! Она измучилась от желания оказаться в его объятиях, почувствовать его губы и руки на своем теле, а он, словно и не видит ничего, ударился в победоносные рассуждения!
– Ну, если кто и побывает в Париже, то никак не вы, – съехидничала Анжель, с наслаждением глотая горячий взвар из сушеных яблок. – Вы, верно, и туда своих амазонок пошлете убивать ужасных французов, а сами… а сами… – Она поискала в своем арсенале наиболее остро отточенный кинжал и вонзила его с невинною улыбкою: – А сами будете учить плавать своих крепостных девок.