А может, не дергаться? Дашка ему в новинку, этим и привлекает, но надоест же, надоест когда-нибудь!
Беда – нет времени ждать… Сейчас никак нельзя выпускать из рук государя, предоставить его чужому влиянию. А кстати, не напрасно ли Алексей Григорьевич не принимает в расчет племянницу как возможную соперницу Екатерины на ярмарке невест? Дашка ведь не какая-нибудь – она тоже Долгорукая, пусть только по матери. Да и род Воронихиных хоть и захудалый, но старинный, Воронихины когда-то, при Иване Васильевиче Грозном, в Думе боярской сиживали, а это вам не кот начихал! Разве не случалось, что государи брали себе невест из самых простых – брали только за красоту да угожество, а то и по любви, а ведь сердце молодое – оно зазнобчиво, оно разгарчиво, оно того гляди костром вспыхнет, пожаром лесным – не потушишь потом.
Короче говоря, куда ни кинь, а один выходит клин: не ко двору, не к месту пришлась Долгоруким новая родственница. И чем скорее она исчезнет, тем будет лучше для всех.
Конечно, со двора ее теперь поганой метлой не сгонишь, да и удавочку на шейку не накинешь в укромном закоулочке. Надо похитрей что-то придумать, поинтересней. Но вот что?
Алексей Григорьевич нахмурился. Хмурился он не от того, что скорбел по собственному жестокосердию. Жизнь человеческая для него уже давно ничего не значила – кроме собственной жизни, разумеется. Печалило его лишь то, что дело надо делать быстро, а что именно – пока неведомо.
Ехать в Москву государь назначил на завтра. Значит, на придумку и осуществление ее остается вечер и ночь. Не так много времени… но не так уж и мало. Эх, жаль, верный Стелька уехал в Лужки, но да ничего, сыщутся на сие и кроме Стельки людишки, у коих ручонка в нужный миг не дрогнет!
Всецело занятый своими мыслями, он внезапно вышел из комнаты, не сказав ни слова и оставив девушек переглядываться в недоумении.
Январь 1729 года
ИЗ ДОНЕСЕНИЙ ГЕРЦОГА ДЕ ЛИРИА АРХИЕПИСКОПУ АМИДЕ. КОНФИДЕНЦИАЛЬНО
«Итак, ваше преосвященство, нынче состоялось погребение великой княжны. Это была лучезарная звезда, исчезновение которой покрыло мраком всю Московию. По счастию, умерла она быстро: по словам Анны Крамер, помолившись, хотела лечь спать, но напалисудороги, так что она скончалась не более чем в две минуты.
Царь очень плакал ее потерей и переехал жить в Кремлевский дворец, чтобы не жить там, где жила она. Тем не менее тело великой княжны оставалось не погребенным чуть ли не два месяца, потому что государь желал рассеяться от своего горя, а рассеивался он, конечно, в имении своих друзей Долгоруких, поэтому все разговоры и просьбы о возвращении в Петербург (хотя бы под тем предлогом, что в Москве ему будет чересчур тяжело, все будет напоминать о сестре!) были напрасны. Ничем также окончилась и наша с Остерманом и графом Вратиславом попытка вручить государю письмо от его дяди, австрийского императора, с убедительным советом перебраться в Петербург.