– Тут я, – отозвался сердитый голос. – Чего шумишь?
– Знаешь, Улька, – возбужденно проговорила первая девушка, – ты платочек свой забери от меня. Подарки твои мне без надобности. Не поведу я тебя к барыне, нет, не поведу!
– Чтой-то? – удивилась Улька. – Или ты, Наташка, белены объелась? Уговор дороже денег! Веди!
– Почему ночью, почему тайком? – сердилась Наташка. – Коли тебе так уж надобно, остановила бы ее на дороге, когда она сломя голову носится, пала бы в ножки.
– Будет она из-за меня останавливаться! – усмехнулась Улька. – Нет, Наташка, одно мне спасение: пробраться к ней в опочивальню. Чтоб и ей, и мне деваться было некуда.
– За что она на тебя так разгневана? Велика ли беда – в подоле принести! Ты, что ль, первая, ты последняя?
– Не в том закавыка, что принесла, а в том – откудова! – тихонько усмехнулась Улька. – Нет, Наташка, веди меня в дом! Платок себе оставь и еще бусы вот возьми. Да не думай, не деревянные, не рябиновые – настоящие корольковые [61]. А теперь пошли. Пошли, ну!
Шаги и нерешительный ропот Наташки удалялись по направлению к барскому дому.
Алексей покачал головой. Любопытный разговор он подслушал! И что-то подсказывало: если постоять тут еще, можно и продолжения дождаться. Уж больно напориста эта Улька, в голосе которой звучала столь откровенная неприязнь к своей барыне, что лишь туповатая Наташка могла этого не заметить.
Какое-то неясное чувство, некое смутное опасение заставило Алексея не трогаться с места.
Окна в доме гасли одно за другим. Теперь светилось лишь одно на верхнем этаже. Порою какие-то неясные тени метались перед ним, и Алексей не сомневался: это окно Елизаветы, и сейчас она спорит там с Улькою. Уж точно – спорит! Чем же окончится этот спор?..
Свеча вдруг погасла. Алексей, похлопав коня по шее, быстро пошел к воротам, но приостановился. То же «нечто» подсказывало, что Улька вряд ли пройдет здесь: ворота заперты на ночь, а шуму ей поднимать наверняка не хочется. Скорее она будет уходить по берегу: он еще днем заметил там обходную дорогу.
Алексей побежал вдоль забора. Он и сам не понимал, какой прок ему в выслеживании дерзкой девки, но подобную тревогу ощущал не раз и прежде – в Сечи, в Сербии – и потом всегда благодарил бога за то, что слушался своих предчувствий.
Остановился под берегом, слушая перешептывание волн, вдыхая сладкий, влажный запах ночи, – и вздрогнул: голос Ульки произнес, казалось, над самым его ухом:
– Сюда, барыня. Так скорее дойдем. – И две тени скользнули мимо.
Барыня? То есть Елизавета? Куда, зачем пошла она ночью с крестьянской девкой, которая ее так откровенно ненавидит? Конечно, ревнивые глаза далее орлиных глядят, но Алексей почти сразу отмел предположение, что Улька – обыкновенная сводня, устраивающая тайные свидания своей госпожи. Уж очень тревожно было на душе! Даже захотелось окликнуть Елизавету, но... хорошо бы выглядел он сейчас! Ничего, лучше пока побыть в сторонке, последить за женщинами.