– Да уж… – Ольга кивнула и беспомощно уставилась на Серегу снизу вверх. – А что же мне делать, как вы думаете?
Она все время казалась ему ужасно долговязой, да еще на этих своих каблучищах, а тут вдруг стала маленькая-маленькая. При свете дальних звезд лицо ее было бледным и худеньким, как у испуганной девочки. Глаза… глаза темнели неразличимо, но Серега вдруг отчетливо вспомнил их цвет: не то серые, не то зеленые, а вокруг правого зрачка крошечные желтоватые пятнышки, отчего этот глаз кажется зеленее, чем левый. Странно. Вроде бы не больно-то он в ее глаза заглядывал, а вот запомнил же. Странно, честное слово.
– Вам бы лучше двигать прямо в Нижний, – сказал он, почему-то охрипнув. – Попробуйте этого местного Шумахера уговорить. Дело говорю, вы пораскиньте мозгами, сами поймете, что делать вам в Северо-Луцке нечего.
Она, видимо, совсем отупела, потому что стояла, глядя на него этими своими невиданными глазищами. Губами шевельнула, будто хотела что-то сказать, – и все. И Серега шепотом пробормотал:
– Ох ты… – А потом снова: – Ох ты!..
А к чему? Неведомо.
Короче, чтобы не пялиться на нее словно мальчишка, он начал сам уговаривать «чайника» двинуть отсюда прямиком в Нижний. А что? Заправка – вот она. Залейся бензином хоть по горлышко – и езжай. Часиков за семь даже эта рухлядь дотрюхает до бывшей столицы реформ.
Ну, какой форс тут начал гнуться! Как ломался этот недоросток! А что? Имел право. У него были все козыри. Честно говоря, на его месте каждый советский человек поступил бы так же. Однако, когда торг перевалил за пятьсот баксов, Серега спохватился:
– Охолонись, браток. Охолонись! Деньги хорошие.
– А ты прикинь километраж, – примерно в сороковой раз привел довод «чайник». – Фирменный поезд ночь идет, а я что, поезд? Бензин прикинь, амортизацию. А постов на дороге знаешь сколько? Остановят меня, а в кабине этот… полутруп, как ты сам же его назвал. Что тогда? Каждому надо дать на лапу зеленую бумажку, и то спасибо скажешь, если не заметут.
– Короче, – нетерпеливо сказал Серега, в душе признавая все его доводы неопровержимыми. – Короче, какая твоя окончательная цена?
– Тысяча баксов, – выпалил «чайник», зажмурясь от собственной наглости. – Тысяча баксов – и деньги вперед!
Ольга покачнулась и привалилась к боку машины. И тут до Сереги доехало, что с ней. И почему она стала такой маленькой и беспомощной, почему смотрела на него снизу вверх – тоже доехало.
У нее не было больше денег, кроме этой тысячи – его законного, обещанного, заработанного гонорара! Ни одного доллара. Ни одного рубля. Ни пенса, ни шейпинга… то есть этого… шиллинга. Ни на билеты железнодорожные, ни на оплату проезда. То есть все, что она могла сейчас сделать, как порядочная женщина, это расплатиться со своей боевой единицей, отпустить «чайника» с миром – и остаться на обочине дороги вместе с этим Родионом, толку от которого в данной ситуации было значительно меньше, чем от козла молока, от рыбы – разговоров, от луны – тепла. То есть вообще никакого.