Нина рассказала связному, что у нас случилось в Германии. Он слушал молчал, судорожно кивая головой. Даже кофе пить не стал. Нина добавила, что будет ждать связи на Маврикии, и этот несчастный тип сразу вскочил. Даже не попрощался со мной, а, кивнув Нине, быстро убежал. У нас, видимо, совсем плохо стало с кадрами, если такого типа держат для связи с агентами. Мне пришлось идти за ним до посольства, проверять, не привел ли он за собой «хвост». От такого типа можно ожидать чего угодно.
Вернулся к подполковнику и сообщил ей, что все в порядке. Наш самолет вылетал вечером, и мы даже успели поехать в Лувр. Я в нем был один раз, зашел от нечего делать. Никогда не мог понять, чему так восторгаются эти туристы. Ну, сидит женщина и глупо улыбается. Ну и что? Причем некрасивая женщина. Маленький некрасивый рот, плоский лоб, неживые волосы, некрасивая фигура, это видно даже по портрету Моны Лизы. Но все равно весь мир словно сошел с ума. Вот и Миронова. Пришли мы в Лувр, и она стоит, смотрит на эту жабу.
А я смотрю на подполковника. Наконец не выдержал, спросил:
— Вам действительно нравится?
— А вам не нравится? — удивленно посмотрела она на меня.
— Не очень, — честно признался я, — и не только она.
— А кто еще?
— Многие. Эти картины только осколки прошлого. В них нет ничего. Ни уму, ни сердцу. Я больше люблю цветы на картинах. От них хоть поднимается настроение.
— Вы это серьезно? — спрашивает Миронова.
— Разумеется.
— Удивительно, — задумчиво сказала она, — вы такой хороший профессионал — и такой невежественный. Как это все сочетается в одном человеке?
Ну, что после этого мне оставалось делать?
— Спасибо, — говорю я, — за профессионала.
— Я серьезно.
— Я тоже.
Она ничего больше не сказала, только отвернулась и пошла дальше. Обедали мы на бульваре Виктора Гюго, а через четыре часа уже проходили регистрацию в аэропорту Шарля де Голля. Регистрация прошла спокойно, наши документы сомнений не вызывали. И вскоре мы уже сидели в самолете, поднимающемся над Парижем, и темнокожая симпатичная стюардесса предлагала мне хороший коньяк и мартини.
В общем, эту вторую ночь мы тоже не очень отдыхали. Не знаю, как другие, но я не люблю спать в самолетах. Ни ровный гул моторов, ни большие кресла меня не убаюкивают. Может, потому, что я не люблю спать в компании посторонних людей. Это сильно действует на нервы. Когда ты знаешь, что можешь заснуть, а рядом вдруг окажется специалист по ликвидации профессионалов, как я. Хорошо еще, если он послан чужой спецслужбой. Обиднее, когда рядом другой специалист будет из моего ведомства. Только не говорите, что так не бывает. Убирают обычно своих. Они всегда гораздо опаснее чужих агентов, потому что знают собственные, а не чужие секреты. И если даже твое собственное руководство не захочет посылать специального агента-ликвидатора, то с удовольствием сдаст тебя чужой разведке. Чтобы тебя прикончили другие. Или еще изощреннее. Чтобы они тебя взяли, а ты бы молчал, изображая такого примерного героя. А потом получил бы за свой героизм двадцать лет тюрьмы и продолжал верить в тюрьме, что Москва делает все, чтобы тебя вытащить. Я не циник, я прагматик. И знаю, что говорю.